Решив, что внутри будет безопаснее, чем снаружи, я вошёл в коттедж и закрыл дверь. Несмотря на царивший в комнате хаос, в камине горел огонь, а на плите медленно кипело рагу. Я вспомнил, что я не ел с тех пор, как остановился перекусить несколько часов назад. Я был голоден, замёрз, промок и ужасно устал.
Я подошёл поближе к огню и попытался придумать логическое объяснение тому, что произошло в коттедже. Возможно, дядю Берта вызвали по делам. Он ушёл в спешке, бросив свой обед и забыв закрыть окна и двери. Пока его не было, началась гроза, и он не смог вернуться. В его отсутствие ветер и струи дождя ворвались в открытые двери и окна, перевернули мебель, разбросали книги и бумаги и затопили пол.
Естественно, эта версия выглядела более логично, чем смутные домыслы о возможном нападении и убийстве. Удивляясь своим детским страхам, я как мог прибрался в комнате, вытер вонючую воду, поставил на место мебель и аккуратно сложил дядины книги и бумаги. Потом, сказав себе, что дядя Берт не стал бы возражать, я съел рагу из горшка, которое явно предназначалось мне. Наевшись, я уютно устроился в кресле у огня и стал ждать, когда дядя войдёт в дверь, смеясь и извиняясь за своё отсутствие.
Старые часы на каминной полке показывали, что прошли минуты, а потом часы. На улице продолжала бушевать гроза. Я взял книгу, последний роман Чарлза Диккенса, но не мог сосредоточиться и несколько раз прочёл одно и то же предложение. Где же мой дядя? Когда он, наконец, вернётся?
В надежде отвлечься я подошёл к столу, куда сложил дядины книги и бумаги, и начал их разглядывать. И хотя я не помнил, чтобы дядя Берт интересовался подобными вещами, все книги были посвящены одному и тому же. Судя по страницам, их часто читали: везде виднелись следы и пятна, пометки на полях и подчёркнутые слова. Зачем морскому биологу уровня моего дяди тратить время на изучение морских чудовищ?
Я взялся за его записные книжки и стал перелистывать страницы. Да, там были изящные зарисовки тушью, которые я помнил, пометки, написанные аккуратным дядиным почерком, где подробно описывался жизненный цикл моллюсков и актиний, ракообразных и больших и маленьких рыб.
Но что это такое? Поражённый, я смотрел на изображение какого-то огромного доисторического существа, которое давно уже вымерло и тем не менее было изображено с такой точностью, как будто я видел его собственными глазами. Рисунок чудовища сопровождали несколько страниц заметок, написанных мелким почерком, совсем не похожим на элегантный почерк дяди: было очевидно, что их писали в спешке, даже небрежно, и в тусклом свете огня слова было трудно разобрать.
Я снял с крючка фонарь, склонился над записной книжкой и пытался расшифровать дядины заметки. Дядя Берт уверял, что пишет правдивый отчёт о своей первой встрече с чудовищем, которое он так подробно зарисовал. Очевидно, буря застала его на берегу озера. Он спрятался среди деревьев и с изумлением увидел голову и шею огромной змеи, появившейся из воды.
«По-видимому, существо, – писал он, – принадлежит к той же разновидности, что, по слухам, обитает в шотландском озере Лох-Несс. Как и у шотландской змеи, у него длинная изящная шея и маленькая голова. Полагаю, что оно достигает более ста футов в длину, имеет тёмно-коричневый цвет и покрыто чешуёй. Хотя оно меня не видело, кажется, оно почувствовало, что за ним наблюдают, и ушло на глубину, оставив после себя неприятный запах. Пока я не знаю, опасно ли это существо, но собираюсь продолжить свои наблюдения».
Мне хотелось закрыть записную книжку, потому что дядя определённо сошёл с ума. Возможно, уединённая жизнь дяди Берта ослабила его рассудок и он стал жертвой кошмарных иллюзий, от которых я страдал в детстве: ведьмы под кроватью, чудовища в тёмных углах, великаны-людоеды, поднимающиеся по лестнице в мою комнату. Конечно, мне удалось справиться с этими иллюзиями, что должны сделать все мы, если хотим сохранить рассудок.
Но, вопреки всему, я продолжал читать, зачарованный дядиной историей безумия. После нескольких встреч с чудовищем он написал:
«Начинает вырисовываться система. Существо появляется только в дождливую погоду. Возможно, грозы беспокоят его. Но мне по-прежнему известно очень мало. Я должен подобраться поближе, привлечь его внимание, каким-то образом установить с ним контакт».
Через несколько страниц почерк дяди Берта стало ещё труднее разобрать. Он казался чрезвычайно возбуждённым, взвинченным и, возможно, испуганным: «Оно меня видело… Недружелюбно… Я опасаюсь… Опасность… должен предупредить Уильяма… должен…»
А потом на последней странице записной книжки я увидел большие неровные слова на мокрой бумаге: «Сегодня ветер и дождь, ветер и дождь. Здесь опасно, везде опасно…»
Больше дядя ничего не написал.