Врачиху, как назвал её старик, Авоську, как я её прозвала в магазине, звали Надежда Петровна. Когда я ворвалась с телефоном и поцарапанной физиономией (маску надела, а очки и кепку нет), она мирно сидела за столом, что-то писала и прихлёбывала чай. Низенький деревенский домик как будто был знаком с четвёртым измерением: со стороны небольшой, а заходишь – попадаешь в настоящую поликлинику. Коридоры, кабинеты, дверь туалета, банкетки (пустые). На входе даже было какое-то подобие гардероба: просто икеевская вешалка без единой куртки. И ни души! Всего один открытый нараспашку кабинет, а в нём эта самая Надежда Петровна. Я ещё пробежала мимо, посмотреть, есть ли кто в соседних кабинетах, но все были заперты.
– Здравствуйте! – крикнула она мне вслед.
Тогда я и вернулась.
Малюсенький кабинет, у нас кухня больше. Стол, два стула, компьютер, цветок и много бумаги на подоконнике. Я так растерялась, что даже присела, словно у меня есть на это время!
– Здравствуйте. Дед ногу сломал.
– Твой дед? Ты откуда? – она смотрела подозрительно, будто правда не помнит. Наверное, из-за моей поцарапанной физиономии не узнала…
– Я из Москвы. А дед не мой, дед Саныч, напротив вас который. Мы у него дачу снимаем.
– Так веди его! Он там небось один.
Такое простое решение мне в голову не приходило. На всякий случай я уточнила:
– Он сломал ногу.
– Веди, чего смотришь! У меня машины нет. Рентген есть, гипс есть, машины нет. Давай бегом, я приготовлю всё. Сразу в третий кабинет.
Старик сидел на крыльце, где я его оставила, и пытался встать, держась за перила.
– Велела вести, – говорю. – Как допрыгаем?
– Допрыгаем, только встанем. Я сам забыл: у неё машины-то нет… – Я подставила плечо, Саныч ухватился, ловко вскочил на одну ногу… Теперь мне надо перевернуться, чтобы его вести. Я перехватила его руку, развернулась. Старик скакнул раз, больно надавив мне на плечо, скакнул другой и, охнув, сел на землю. – Погоди, передохну.
На второй раз мы сделали аж три прыжка, на третий – два. На четвёртый старик уселся прямо на проезжей части дороги, отделяющей дом от поликлиники, и объявил, что больше никуда не пойдёт:
– Это же невозможно – так над человеком издеваться! Хоть на руках ползи!
Из окна поликлиники выглянула Надежда Петровна, я помахала ей и через пару секунд была спасена: она вышла нам навстречу, неся старые матерчатые носилки, как в фильмах про войну. Без лишних слов положила на землю, велела мне хватать лёгкую часть Саныча, раз-два – и мы его уложили раньше, чем он успел ругнуться. Осталось всего ничего: поднять и занести. Докторша ловко подняла свою часть, я замешкалась, за что поплатилась парой сломанных ногтей, но подняла.
Никогда не думала, что сухонький старик в лёгких трениках и рубашке может столько весить. Нам надо было пройти шагов двадцать, включая ступеньки и коридор, и я прокляла каждый из них. Когда мы плюхнули Саныча на стол в рентген-кабинете, я взмокла как цирковая лошадь.
– Подожди там, – Петровна кивнула мне в коридор, я вышла, плюхнулась на банкетку и, наверное, минуту пыталась отдышаться.
Вообще-то я шла звонить Алисе и вызывать себе такси. Но учитывая обстоятельства… Уехать хотелось ещё больше, чем вчера, старик и так дурной, а с больной ногой он меня вообще сожрёт. Это он ещё ничего не сказал о пропавших брусках!.. И ножи не видел! Но бежать вызывать такси и быстро сматываться, пока у него неизвестно что с ногой… Я решила подождать хотя бы диагноза. Ну и отконвоировать его из поликлиники домой, если придётся, а уж потом…
Я сделала селфи на фоне жизнерадостного плакатика про мытьё рук и ношение масок, попыталась отправить – безуспешно, кто бы сомневался. Докторша высунулась из кабинета, сказала мне «понесли», и мы понесли Саныча в соседний кабинет. Я почти не успела устать: ещё сто раз – и привыкну. Из того кабинета меня опять выгнали, зато позвали двух медсестёр, непонятно откуда: я только сделала селфи с плакатиком про пандемию (опять не ушло), как они возникли в коридоре словно из-под земли. Прошли мимо в кабинет, буркнув «здрасте», я и ответить не успела…
…В этом коридоре я проторчала, наверное, полдня. Успела передумать кучу вариантов, за что Алиса могла на меня обидеться или не обидеться: есть куча других причин уехать раньше, чем думаешь, пожалев мой драгоценный сон… Может, дома случилось что, они и рванули вперёд меня, уверенные, что я догоню более поздней электричкой, как продеру глаза… А я тут.
Через полдня, не меньше, докторша вышла одна, велела идти с ней, и я послушалась, потому что уже ничего не соображала. Она привела к себе в кабинет, села, усадила меня и произнесла фразу, сломавшую мне жизнь:
– Ты его не бросай.
На такие просьбы всегда не знаешь, что отвечать. А ничего, что я живой человек, который хочет домой к маме, а вот этого вот всего, с ножами-домовыми-лешими, он не хочет? Не потому, что он злой, бесчувственный маньяк, который бросает старика одного, а потому, что у старика наверняка найдутся свои родственники, друзья, соседи – чего я-то, в конце концов, я ему кто?