Большая книга ужасов – 86

Сначала мне казалось, что у меня больше нет ни одного целого ребра, хотя ничего особенно не болело. Я стиснула кулак с этими мелкими камешками, приподнялась на локте: дышу. Я дышу. Разжала кулак, и мелкие камешки посыпались, перекрывая шум мотоцикла. Он ещё работал! Мотор ревел где-то у меня над головой – а что, если… Я быстро стянула шлем. Сразу стало светлее. Перед лицом блестела как будто мятая бархатная ткань, я даже потянулась потрогать. Дура, это асфальт! Над головой оглушительно ревел мотоцикл… Почему так темно? Я подняла голову. Наверху, закрыв борта ямы, торчало выпотрошенное брюхо коляски. К краю прямо над моей головой угрожающе подкатилась трёхлитровая банка с огурцами. Я вжала голову в плечи, кувыркнулась вперёд. За спиной банка шмякнулась на гравий, а я стояла на ногах и смотрела на лес. А мотоцикл ещё шумел. Я глупо торчала из ямы, боясь обернуться.

Отец часто смотрит на Ютубе всякие там краш-тесты. За руль сажают манекен и пускают врезаться, падать, взрываться. Манекену всё равно, он не сопротивляется. Он вылетает через лобовое стекло, если так велят законы физики, и даже не пытается удержаться. Если он падает, он не пытается смягчить падение, сгруппировавшись: он манекен. И ещё он молчит. Он не живой.

Когда мотоцикл затих, я подумала, что оглохла. Глупый лес перед глазами бесшумно серебрился листьями. Надо обернуться. Обернуться и вызвать «Скорую», не теряя времени.

…Нас везли в одной «Скорой» – то ли чтобы сэкономить время, то ли оттого, что другой нет. Я думала, что это ужасно глупо. Они ещё и завернули в травмпункт, подождали, пока местный врач смажет йодом мои царапины. Потом, уже в больнице, из меня пытались вытрясти телефоны Марининых родственников, а у меня из всей деревни был только номер тёти Иры, я звонила ей, она – врачихе, врачиха – бухгалтерии…

Когда наконец-то приехал Маринин муж, было уже очень поздно. Меня никто не держал, я могла встать и уехать наконец, но как-то это было неправильно. Он работал вахтовым методом, ехал издалека. Электрички уже не ходили, когда он доехал. Его попросили меня отвезти, и он без разговоров повёз меня в деревню.

Лучше бы он на меня орал, лучше бы он меня убил, но он молча вёл машину в сторону проклятой деревни, а я не смела вякать под руку тому, чья жена только что умерла из-за меня. Могла бы отказаться и заночевать на вокзале, но, честно, мне это просто не пришло в голову. Казалось, что Маринина смерть – это мне предупреждение: не высовывайся, иначе ты следующая. Да, сумасшествие заразно. Я молча уснула тогда в машине, а когда открыла глаза – передо мной был уже этот жуткий двуликий дом, где застряли мы с Санычем.

Он даже не удивился, старик. Посочувствовал Марининому мужу как умел, а мне потом тихонько сказал:

– Берёзово не отпускает. Кого-то отпускает легко, а кого-то будет держать до последнего. Заживёт моя нога – вместе уедем. Со мной выпустит.

* * *

…Молоко, два белых, половинку чёрного, мешок гречки, пакет сахара, лавровый лист. Как же хочется спать! Жильцы ужасно выматывают! Я уже не помню, когда мне удавалось без проблем проспать всю ночь. Однажды я не выдержала и попросилась поспать в поликлинику. Это было ещё до смерти Марины. Марина как раз дежурила и пустила меня в сестринскую на битый жизнью диванчик. Окна выходили на наш с Санычем дом, я была уверена, что ничего с ним за ночь не случится. Я оставила ему таблетку и ужин, налила молока домовому, спрятала нож – в общем, ушла с чистой совестью.

После мрачного стариковского дома сестринская мне показалась образцом уюта: два диванчика, столик с чьей-то недопитой чашкой, даже телик в углу. Я отрубилась, едва успела лечь, а через секунду старик уже орал.

Я думала, мне снится. Он не орал «Таня» или что-то ещё членораздельное, он просто орал, как орут от боли в кино и в жизни, как орут, когда невозможно терпеть. Его нога тогда ещё здорово болела, но я же оставила ему таблетку! Я ещё пыталась спать, ещё надеялась, что мне снится, что пройдёт, приснится и пройдёт, но меня растолкала Марина и отправила домой.

Эти несчастные двадцать метров я еле прошла. Вопли Саныча разносились по всей деревне, где-то даже зажёгся свет, а я брела и думала: «Дашь ты мне поспать или нет?!» Споткнулась на крыльце, клюнула ступеньку носом, но так толком и не проснулась.

Ночник был включён. Старик лежал на кровати, вытянув на табуретку больную ногу, и выл. Оставленной мною таблетки на столе не было. Так, и что делать? Что, на него уже не действует?

– Ты таблетку выпил?

– Там! – он показал куда-то вниз, то ли под стол, то ли под кровать…

Я полезла.

Таблетка лежала под столом – аккуратно на бумажке, как я её оставляла. Подняла, дала, взяла со стола стакан, дала запить. Что-то было не так, но я была слишком сонной, чтобы понять что именно. Я плюхнулась в кресло напротив кровати, подождать, пока лекарство подействует, и отрубилась.

Старик взвывал ещё несколько раз, тогда я просыпалась, смотрела на часы, видела, что прошло меньше минуты, и засыпала обратно. Потом он вроде успокоился.

Глава IV