– В лицо дует, спрячься.
Пришлось подчиниться. Снег весело хрустел у нас под валенками, я шёл и гадал: через сколько часов дорогу заметёт так, что мы не пролезем по сугробам и застрянем? И в какой точке пути мы будем в этот момент? Хотя это, конечно, глупость: человек не машина, он везде пролезет. К тому же я отлично знаю этот маршрут, я выучил его наизусть из отцовского мотоцикла: за полем будет опять перелесок, за ним кладбище, за кладбищем – уже поворот на нашу деревню. Недалеко, если на мотоцикле. Правда, пешком я здесь не ходил.
Весёлые снежинки всё равно летели в лицо, как-то огибая отцовскую спину, глаза приходилось прикрывать. Я видел впереди только чёрное пятно отцовского тулупа и пятно поменьше над ним – шапка. Хотелось спросить, сколько километров до дома, и вообще хотелось домой. Но я помалкивал, чтобы его не расстраивать. Если мы идём со скоростью пять километров в час… Нет, всё-таки три, мы не быстро шли. Но сколько всего осталось? Во сколько часов пешего пути превратились несколько минут на мотоцикле?
Где-то впереди трещали ветки, но деревьев было ещё не видно в этой пурге. Но если ветки трещат – значит, лес уже недалеко.
– Сильно испугался?
– Нет, – говорю. По правде, я просто не успел: слишком быстро всё произошло.
– И я нет. Сколько ж вокруг козлов, а, Колька? Ничего, они своё получат. Идём.
– А сколько нам километров идти? – я всё-таки спросил.
– Десять, может чуть больше. Да не бойся, засветло дойдём. А может, и подберёт кто, чем чёрт не шутит. Знаешь, не повезло в одном – повезёт в другом. Например, с попуткой повезёт на нашей безлюдной трассе. Веселей! – Он крякнул, как будто пытался засмеяться, но не получилось.
Ветер лупил в лицо, я поднял воротник, натянул шарф на нос, как маленький. Ерунда, кто нас тут увидит!
– Пап, а кто это был? Бандиты?
– Похоже! Видел, как они одеты? Эти ватники…
– У них что, и форма своя есть?
Отец засмеялся:
– Эту форму носят в тюрьме, Коль.
– Так они что, сбежали?!
Вот тогда я наконец испугался и разозлился. Ничего себе: какие-то беглые преступники отбирают у нас мотоцикл – а отцу хоть бы хны! Да кто они такие вообще, чтобы так поступать?! Хотелось как в первом классе орать: «Да пусть только покажутся, только попадутся, да я им!..» – но это было глупо.
Холодный ветер прилетел прямо в рот, я закашлялся, почувствовал спазм в носу, и на белую дорогу опять капнула кровь из носа.
– Это они тебя так?
– О коляску ударился.
Отец взял меня за подбородок и долго рассматривал мой нос. А я – его лицо. Фингал наливался знатный, синий, нос был будто свёрнут набок. Я подумал, что если он в таком виде будет ловить попутку, то шансов нет. Кто ж посадит такого красавца?! Решит, что из тюрьмы сбежал.
Отец снял с меня шарф, и холод тут же вцепился в шею и почему-то в спину.
– Погоди… Сейчас замотаем как следует. – Он нацепил на меня шарф как платок на девчонку, прямо поверх шапки и плотно замотал вокруг шеи, прихватив мой разбитый нос. – Так оно теплее… Идём, – отец подтолкнул меня в спину. – Главное – не потеряться, я носа своего не вижу.
Кажется, это была шутка, я на всякий случай хихикнул.
Шли молча, в такую пургу не очень-то поболтаешь. Было вообще-то холодно, но не так уж, меня больше тревожило, что мы слишком медленно идём. Лес, который был уже слышен по треску веток, и не думал приближаться. Я представлял нас партизанами, у которых важное задание в деревне, и плевать они хотели на какую-то там метель. Я высматривал врагов в белой пелене, а лучше – вражескую машину, которую надо обязательно поймать и, прикинувшись немцами, уговорить нас подвезти. А как по-немецки будет «Подвезите нас, пожалуйста»? «Битте митфагргелейнхат анз»? Или не «анз»? Трудно быть партизаном, когда у тебя трояк по немецкому! А всё-таки холодно…
Руки в рукавицах потихоньку замерзали. Рукавицы у меня большие, отцовские, и в них туда-сюда гулял ветер, словно сам хотел зайти погреться. Я сжимал и разжимал кулаки, и это здорово помогало. Ещё я почти наступал отцу на пятки, прячась от ветра за его спиной. Партизаны так не делают.
– Едет! – крикнул отец, и я от неожиданности чуть в него не врезался. Он встал и замахал рукой, я отошёл, чтобы нечаянно мне не попало, и увидел впереди огоньки фар. Едет! Едет! По нашей безлюдной дороге кто-то едет, вот это удача! Ещё несколько секунд – и станет теплее, несколько минут – и мы будем дома!
Машина остановилась, водитель опустил стекло. Я подскочил к водительской двери, опасаясь, как бы отец не напугал шофёра своей разбитой физиономией, и завопил:
– Митфагргелейнхат! Битте! Пожалуйста!
Старик за рулём ошалело смотрел на меня, потом взглянул на отца, и я понял, что операция провалена. Отец пришёл на выручку: распахнул водительскую дверь, напустив водителю холода, и завопил на всю степь:
– Отец, выручай! Нас сбросили с мотоцикла какие-то урки! До деревни десять километров, я с малым, боюсь, не дойдём! Видал, какая метель!
Старик смотрел на отца открыв рот, явно пытаясь понять, чего от него хотят и чего ждать от этого битого. Отец продолжал: