Большая книга ужасов – 91

Они ничем не напоминали первое письмо. Они вообще были совсем другими. Они были даже веселыми! Мама писала так, будто Леха куда-то на время уехал, а она просто сообщает ему, что происходит в нашей семье. Как я пошел в детсад, а потом в школу; как они с Серегой поженились; про отъезд бабушки на Урал, про рождение у тети Оли сначала одной, потом другой дочки, про то, как мы звонили им и поздравляли со всякими праздниками; про то, как я учился – сначала так себе, потом все лучше и лучше; про то, как занимался фехтованием, какие книжки читал и какие фильмы смотрел; про торт «Наполеон», селедку под шубой и пельмени; про каток зимой и рыбалку летом; про погоду, про всякие политические дела – ну, словом, там было полно новостей! К ранним письмам иногда прилагались мои рисунки, и я вспомнил, что да, иногда рисовал по маминой просьбе себя рядом с каким-то мальчишкой. Я, кстати, неплохо рисую, но про эти рисунки совершенно забыл.

Открыв последний конверт и просмотрев письмо, я вдруг сообразил, что посланий этих пятнадцать, а не шестнадцать. Ну да, точно, последнее же письмо у меня дерево стащило! И куда дело? Древолазу передало? Он же почтальон, тварь зеленомордая! А вдруг решит прямо сюда доставить?!

И стоило мне так подумать, как внизу хлопнула калитка, а потом скрипнула дверь. И я вспомнил, что даже и не подумал запереться, когда убежал Пепел. И у Коринки, измученной нынешними приключениями, это из головы тоже вылетело,

Ну вот что я буду делать, если сейчас дверь распахнется и, стремительно взлетев по лестнице, в комнату ворвется Древолаз, помахивая конвертом?!

Дверь распахнулась и, стремительно взлетев по лестнице, в комнату ворвался Пепел, помахивая конвертом.

Я обмер.

– Прочитал?! – рявкнул было Пепел.

Я отмер и, приложив палец к губам, мотнул головой в сторону комнаты, где спала Коринка.

Пепел мгновенно сообразил, в чем дело, и зашептал:

– Я принес еще одно письмо! Еще одно письмо для тебя! В смысле для Алексея Лесникова…

И я мгновенно узнал это письмо. Штука в том, что мама отправляла свои письма в красивых конвертах с видами нашего города, а это последнее, которое должен был бросить в почтовый ящик я сам, лежало в простом конверте, без всяких картинок.

Я протянул руку, но Пепел продолжал смотреть на конверт.

– Там написано «Алексею Васильевичу Лесникову». Васильевичу! Я только сейчас понял… тот мальчик, тетрадку которого мы нашли, тот самый Вася Лесников – это твой отец? Твой – и этого деревянного?..

Я отвел глаза:

– Знаешь, Пепел, давай я прочитаю это письмо, ладно? А потом отвечу на все вопросы.

Он кивнул:

– Ладно. А я опять пойду иголку искать. А то получил письмо и решил поскорей принести его тебе.

– От кого получил?! – чуть не заорал я.

– Ты не поверишь, – хмыкнул Пепел. – На меня его какое-то дерево сбросило.

Дерево! Значит, когда я драпал от почтальона, деревья отобрали у меня письмо, чтобы я с перепугу не отдал его деревяшке по имени Леха Лесников?!

Я сидел и думал.

Пепел молча вышел.

Я подождал, пока щелкнули все наши засовы и захлопнулась калитка, а потом открыл конверт и прочел то, что не должен был прочесть Леха:

Мой дорогой Лешенька, я никогда не сомневалась: ты жив! Эту надежду мне внушила Агния Алексеевна, твоя прабабушка. Ее отец был учителем, но они происходили из старинной ведемовской, то есть ведьмовской семьи. По деревне всегда о них такие слухи ходили, но Агния Алексеевна только смеялась. В ту ночь, когда родились вы с Санькой, она это подтвердила, поставив Древолазу одно условие…

Еще шестнадцать лет назад, когда мы прощались навсегда, она велела ежегодно писать тебе письма, среди которых главным будет последнее – шестнадцатое. Как только ты получишь его, тебе придется исполнить то, что завещала Агния Алексеевна. Ты должен подняться на второй этаж нашего дома в Ведеме и найти на нижней полке стеллажа, за книгами твоего отца, несколько разрозненных листков. Агния Алексеевна сказала на прощанье, что она опишет для тебя все случившееся и попытается объяснить, почему все произошло именно так. Ты должен это прочитать. И поступить так, как она велит.

А еще она сказала тогда, что опустить это письмо в почтовый ящик на трассе должен именно твой брат, а не я. Не знаю почему.

Может быть… нет, я боюсь даже думать об этом, боюсь даже надеяться, но все же… Я всегда буду ждать твоего возвращения. Всегда буду верить в чудо!

Так вот почему мама почти не спорила, когда я предложил опустить письмо!

Я сидел неподвижно, будто тоже стал деревянным чурбаком, как Леха, и думал о том, что в поисках истины забрел в какие-то очень далекие дали и забрался в какие-то очень высокие выси, но так ничего и не узнал.

Но, кажется, сейчас узнаю: например, о том, что смерть Кощея – на конце иглы, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, сундук висит в цепях на дубу, и этот дуб Кощей бережет пуще глаза.