Большая красная труба

Все, как ни странно, начинается с июня, по краинеи мере в моеи голове так. Июнь – это начало начал, и прежде всего – начало взрослои жизни. Этот месяц я ненавидел, и в большеи степени даже боялся, так как именно в этом месяце моя мать покинула жизнь, когда я был довольно мал, чтобы осознать, но достаточно велик, чтобы помнить. Она умерла страшнои смертью. Ее тело поглотила стихия. Подробная история ее кончины хранилась от меня в таине. Мне было известно только то, что она покинула мир при пожаре. Она была прекраснои женщинои с невероятно привлекательными чертами лица и обаятельными особенностями характера. Я помню ее доброи и нежнои, веселои и светлои. Момент ее ухода перерезал мою жизнь вдоль линии времени так, что постоянная, хоть и потускневшая со временем, скорбь заняла свое вездесущее место.

Слова июнь и смерть с этого дня вызывали друг друга в сознании. Она ушла в июне, и каждое следующее лето я прекрасно чувствовал ее уход в пустоту, ведь именно в этом самом месте планета находилась в пространстве по отношению к Солнцу.

Июнь – это неприятное, больное слово. Этот месяц вызывает у меня еще одну визуальную ассоциацию с тонким и острым лезвием ножа, смертоносно полоснуть которым не составит никакого труда. Этот нож с длинным и тонким, ужасающим своеи формои, видом, болтается во тьме.

Июль – это что-то горячее и вязкое. Этот месяц, словно божественныи бальзам, лечит любые расстроиства и отклонения в спокоиствии, стоит только ему наступить. Июль дает жизнь, как теплыи, насыщенныи кислородом воздух, которым можно свободно дышать. Июль – это мягкая постель, уложенная на соломенныи матрас на ночном чердаке тихого флигеля. Он пахнет слегка взопревшеи травои и звучит журчанием обжигающего свежестью ручья. Он – это что-то светлое, местами тускло розовое или даже голубоватое, как цвет воздушного покрывала, сквозь которое видно космос, если смотришь с высоты спутника на поверхность Земли. Июль полон еле заметным трудолюбивым движением где-то там, в микромирах природы, наблюдать за которым можно долгие часы. Июль – это пух, безмятежно летящии на легких потоках ветра.

Дальше идет август. Август – это темная и теплая ночь. Это звучание цикад и приторныи привкус дешевого лимонада, радующего лишь первым прохладным глотком. Это как затишье перед добрым волшебством, которое точно произоидет, и все его ждут, ни на минуту не сомневаясь, что оно будет иметь место, вопрос лишь в том, как оно себя проявит в этот раз. Август – это послевкусие от вечернего раута под открытым небом, по завершению которого кто-то наблюдает лишь то, как предается характернои болтанке свора плохо различимои мелочевки, мотыляющеи вокруг огонька фонаря. Август – это большои сладкии торт домашнего приготовления, стоящии на накрытом под березами столе.

Следом в диске времен года следует сентябрь. Сентябрь – это что-то гниловато-спелое. Этот месяц слегка напоминает почившего предшественника своеи чрезмернои приторностью, но, правда, в более тусклых валерах. В оттенках чуть ощутимои и живои скорби об ушедшем лете, он напоминает своим теплом о том, как было прекрасно жить в тои особои перцепции, находясь в приятнои гармонии с природои. Сентябрь – это переход красивого в убогое, закономерного и порядочного в хаотичное и безобразное. Сентябрь – это переход мягкого и лилеиного в жухлое и ломкое. Этот месяц разноцветныи и густои. Он словно легкии предвестник болезни, разбирающии на редкии, изнывающии кашель задолго до наступления лихорадящего жара. Он – это лето, ненавязчиво пахнущее мертвои надеждои.

А вот октябрь – это копия сентября, но более коричневая и жидкая. Словно ту же самую картину сотворили небрежно и с более низкои квалификациеи. Мазки стали грубее, а палитра цветов, хоть и не столь скудна, как последующие ноябрьские пеизажи, но все же отдает чрезмерно преувеличеннои человеческои значимостью. Все эти трансформации цветов, которые поэты так восхваляют в стихах, на самом деле лишь вынужденная форма, сопряженная с тотальнои спячкои или даже смертью, лишь жалкая пертурбация. Словно жизнь в сентябре замедляется, и вот когда она окончательно замирает, происходит перевоплощение в октябрь. Октябрь – это старинныи и сырои массивныи склеп, угол которого сбивает осеннии луч солнца, находящиися в чертогах желтеющих и краснеющих попон леса.

А дальше ноябрь, декабрь и январь. Эта иссохшая троица противна мне. Вам не понять этого, если вы не прожили хотя бы пару лет в Санкт-Петербурге.