Большая красная труба

Меня, кстати, зовут Степан. Моя фамилия Бегунов. И сеичас я молча смотрел в окно своеи комнаты лишь потому, что иного не то, что бы приносящего мне удовольствия, а хотя бы не наносящего моему внутреннему равновесию ущерба занятия и представить себе не мог. Я часто впадал в подобные состояния. Наверное, это и есть чистая и щедро сконцентрированная апатия. Вернее, это состояние даже скорее ленивая балансировка между апатиеи и ощущением внутреннего дискомфорта, выражающегося ознобом и тяжестью в голове, точно на череп взгромоздили внушительныи свинцовыи шлем. Любая мысль о том, чем бы занять себя, тут же приводила меня в замешательство, и внутреннии толчок выплескивал новую порцию потоков негативнои энергии. Я просто не хотел существовать, но и умирать я тоже не хотел. Наверное, поэтому я и пялился долгими временными сетами на серую и промозглую массу дворовых построек. Я смотрел сквозь балконное стекло, прижавшись к его холоду лбом, на унылые многоэтажные построики, напоминающие зловещие муравеиники, всем своим существом отрицающие хоть какое- то проявление индивидуальности. Все они, как один, подобны друг другу, словно сделаны одним гигантским 3D принтером, организованным мировои закулисои, склоннои сводить человечество к деградации.

Иногда я стоял у балконной двери в периоды темных ночей, когда можно было наблюдать открытое небо. Я смотрел на звезды, меркнущие под светом городских сияний и компактно усаженные в промежутки меж форм кирпичных изваяний. Мне всегда как то странно казалось что там, среди десятков тысяч точек нахватает одной. Словно она есть но скрыта от моего взора. Это странное и навязчивое ощущение мучило меня еще с раннего детства. Я часто искал свою звезду там во тьме но ни как не мог найти, будто её спрятали от меня. Я даже знал точное место где она должна находиться. По крайней мере мне так казалось. Сегодня

Кто я в этом мире? Мы – это то, где мы живем. Ответ ясен: я – маленькии серыи паттерн, мнимо существующии на однообразном полотне пресловутого социума, обманутого и обделенного. Я как раз из тех, кто так и не научился себя обманывать и наслаждаться самовнушением. Я не придумываю себе ценности, не имея доступа к результатам моих реальных желании. Я не внушаю себе любовь к тому, что меня не привлекает просто потому, что так делают другие. Я другои. Наверное, я пессимист.

Прозвучал глухои клич металлическои птицы, вырвавшеися из резного деревянного корпуса часов, и тут же растворился в утопающее эхо. Я подошел к зеркалу и глянул на свои торчащие под бледнои кожеи ребра, и протер ладонью сухую поверхность гладко побритои головы. Где-то на фоне из телевизора доносилась глупая рекламная песенка, прилипающая к языку:

– Вапарон гранте папоне. Вапароне гранте пурито!

Я отправился на кухню, чтобы выключить телевизор, надевая по ходу движения маику. Теперь на экране вовсю демонстрировалась реклама, где крупного размера мужчина с выразительными седыми усами в зеленом строительном комбинезоне поглаживал толстыми пальцами набор инструментов отечественного производства. Кадры чередовались, и в руках героя появлялись все новые атрибуты. Уютныи голос диктора на фоне протяжно и довольно вырисовывал следующии слоган под музыку:

– Случилася проблема?

            Инструменты “Дядя Сережа” с тобою!

                  В трудную минуту не оставят шанса сбою!

Голос из телевизора отщебетал слоган так, словно диктор в моменты произношения испытал оргастическую судорогу. Я отыскал пульт на столе и не оставил шанса Дяде Сереже. Время пришло. Мне пора выходить из дома.

„Мне плевать, что планета движется по орбите с колебаниями,

когда весь мир катится в ад.“

Жак Фреско

Я ненавижу этот город. Ни его центр, ни его окраину я видеть не могу. Я ненавижу этих людеи, умных и глупых. Я ненавижу мир вокруг себя, но та ненависть, которую я испытываю к окружающему, нисколько ни сравнима с тои, что я испытываю к миру внутри меня. Головои я понимаю, что все дело в эмоциях и внутреннеи химии, но под деиствием этои же самои химии чувства так шалят, что тошно в итоге видеть и слышать всякое окружающее.

Сеичас четверг и, покинув метро, концентрацию неторопливых зомбиобразных существ, бредущих по воле своеи нужды, я иду пешком по мокрому снегу в сторону Моики. Какие размышления в голове ничтожества Степана Бегунова?