Большая кража

Моник это понимала. Черт, понимала гораздо лучше меня! И когда я стал вблизи рассматривать ее копию, то убедился, что она скопировала превосходно. Она накладывала краску в точности как Раушенберг, и бугорчатая зернистая поверхность была такой, как надо. Мне захотелось потереться о нее щекой.

Но я не стал. Просто смотрел. Я никуда не спешил. В поисках малейшей погрешности я изучил каждый дюйм картины. То есть я был вполне уверен в отсутствии погрешностей, но каждый человек чихает, рыгает или что-то еще, и этого бывает достаточно. Что там говорят о неточностях в «Одиссее»? «И великие ошибаются», верно? Так что, если Моник ошиблась, я должен обнаружить ошибку прямо сейчас. После двадцати минут изучения мне пришлось признать, что если она и ошиблась, то в каком-то другом месте. Полотно было безупречно.

Под конец я глянул в нижний левый угол – в то место, куда я попросил ее приклеить вырезку из «Таймс». С первого взгляда я не сумел ее разглядеть. Я посмотрел более пристально через лупу – и увидел. Как только я увидел ее, вырезка стала колоть глаза, хотя раньше была невидимой. Моник проделала этот трюк: ты можешь долго не замечать чего-то, а потом, увидев, не можешь не замечать. Не имею понятия, как работает этот трюк, но, наблюдая его много раз, я знаю, что он работает. Глядя на полотно, я улыбнулся. Потом выпрямился и перешел ко второй картине.

Джаспер Джонс мне нравится не в такой степени. Он для меня чересчур прост и лаконичен. Его работы не вызывают у меня волнения. Полагаю, это мое личное отношение, ведь полно тех, кто платит за его картины большие бабки. Так что мое отношение к его картине не имеет значения. Мне лишь надо было убедиться в том, что полотно может сойти за подлинник. Я изучил его с той же тщательностью, что и Раушенберга. Полотно было намного проще с точки зрения композиции, цвета и содержания, и Моник еще раз проделала трюк с вырезкой из «Таймс».

Закончив, я отступил назад и вновь посмотрел на обе картины. И если я больше времени уделил Раушенбергу, кто может меня винить? Я не сомневался, что обе картины пройдут любую инспекцию. Черт, я был настроен позитивно! Даже зная о присутствии двух вырезок из «Таймс», я не мог разглядеть их с трех шагов. Моник здорово отличилась. Картины были безупречны.

– Охренительно красиво! – произнес я.

Вообще-то, я не хотел, чтобы Моник возгордилась, но не смог удержаться.

Я услышал за спиной шелест страниц и обернулся. Моник закрыла журнал, оставив палец в качестве закладки.

– Что ты сказал? – спросила она как-то вежливо и рассеянно.

Я сделал к ней два больших шага, схватил ее за плечи и обнял. Она не стала обнимать меня в ответ, но мне было наплевать. Она ведь приготовила сыр для моей мышеловки – два идеальных кусочка чеддера.

– Я сказал охренительно красиво, – повторил я. – Просто превосходно! Моник, ты показала класс!

Она дернула плечами, но я видел, что ей приятно.

– А что ты ожидал?

После этих слов мне захотелось поцеловать ее, но, когда я приблизился, она выставила между нами журнал.

Я был так возбужден, мне было наплевать. Я выпрямился и сунул руку в карман.

В уголках рта Моник заиграла легкая улыбка.

– Правда, Райли, ты ведешь себя так, будто не думал, что я могу это сделать.

Я вынул из кармана клочок бумаги и протянул ей.

– Чушь собачья! – ответил я. – Я знал, что ты это сделаешь. По сути, я был настолько уверен, что уже перевел деньги за эти две картины на твой счет. В Гонконг, тебе подходит?

Гонконг – это новые Каймановы острова, действительно хорошее место, когда надо пристроить деньги, если не хочешь, чтобы кто-то знал о них. Там не задают вопросов, просто кладут деньги на анонимный номерной счет.

Кивнув, Моник заглянула в бумажку. Она оценивающе посмотрела на меня и подняла бровь:

– Гонорар? Правда, Райли?

– Блин, да, – ответил я.

Я поймал себя на том, что чуть ли не приплясываю… Но какого черта! Увидев две ее идеальные копии, я был просто в восторге. Невыполнимая цель, к которой я стремился, становилась более реальной, заставляя думать, что у меня получится. Как будто мой план был своего рода машиной и мы только что завели ее и слышим, как впервые заурчал мотор.

– Ты это заработала, и даже больше.

Несколько мгновений Моник смотрела, как я приплясываю, потом покачала головой и засунула квитанцию в карман.

– А что теперь?

Я широко ухмыльнулся, показывая все зубы:

– Можем отпраздновать.

– О нет, – возразила она. – Я имела в виду, что дальше? С твоим супер-пупер-сверхсекретным гениальным планом с десятизначным числом?

– Ну-у-у… – начал я. – Давай сначала отпразднуем…

– Не-а, этого не будет, – чересчур поспешно ответила Моник. – Я имею в виду работу, Райли. Ты говорил, после этих картин будет что-то грандиозное.