Большая Лаба

- Да, - вставил Андрей. – Работаем на ход, на ход и на ход.

Садились молча. Я занял свое место последним и оттолкнулся от камней. Перед порогом разлилось большое улово, и течка была слабой. Катамаран вышел на быстроток, рама слегка вибрировала. Я почувствовал коленом напряжение в диагональном тросе. Пока все шло хорошо. Нет, все шло просто замечательно. Рулежка давалась нам легко, катамаран набирал ход, и на приличной скорости мы вошли в первую бочку. Ничего криминального, лишь развернуло корпус на сорок градусов, да закусило корму на выходе. Но быстроток, сразу за бочкой, словно чувствуя нашу беспомощность, довернул судно до тупого угла. Крутить «телемаркет» было поздно. Разворачиваться обратно - невозможно. Мы оказались перед основным порогом без скорости и, уйдя по тангажу градусов на восемьдесят вправо. О том, чтобы войти по левому сливу  не могло быть и речи. Стояла звенящая тишина - команд не было, времени на то, чтобы обернуться - тоже. Я не знал о том, что мой капитан уже бросил весло и вцепился в раму катамарана, очевидно, приготовившись умирать, иначе бы сделал то же самое. Я этого не видел и потому отчаянно греб левый разворот, понимая, что не успеваю, пока гондола не повисла над исполинским водоворотом.

  Сам порог имел большую прижимную волну белую и пенистую. Ее левый край был более полог и имел зеленоватый цвет, правый - заканчивался темным водоворотом, отчего слив казался еще более крутым. Пока мы подходили к порогу, от его шума нас отделял сам водопад. Грохот воды был далеким и ровным, пока моя гондола не перевалила за край. В пороге стоял высокий протяжный вой. Катамаран падал под тупым углом левой гондолой в разверзнутую пасть фантастического чудовища, и я кожей ощущал липкое, ледяное дыхание.

   На секунду я оглох. Удар о воду, тяжелая масса воды, и гондолу буквально подбросило над поверхностью. Нас догнал правый баллон, который прижало массой воды в порог. Левая гондола взлетела над волной, и стоило бы зацепиться за воду, чтобы не вызвать переворот. Казалось, что еще можно выгрести, еще можно уйти с порога, но это длилось долю секунды. Мое весло хватануло белую пену. До твердой воды было уже слишком далеко, а в следующее мгновение четверку поставило на правый борт и словно щепку бросило на спину.

   У меня перед глазами мелькнул свет. В спину тяжело ударила холодная каша кипящей воды. Мир тут же превратился в стиральную машину. Очевидно, меня прижало корпусом, а одна из труб пробила штормовку на левом предплечье. Я не почувствовал ни боли, ни страха, и очень удивился тому, что, несмотря на задержку дыхания, легкие быстро наполнялись водой. Хотелось не вдохнуть, а крикнуть, и жутко мешало весло, которое никак не давало всплыть.

   Мое тело крутило как  в невесомости, под тяжестью катамарана прижатое к самому дну и выброшенное в быстроток. Это было очень хорошим обстоятельством, потому что его не закусило в бочке, а с невероятной скоростью уносило от опасного места, но тогда я этого не понимал. Мне жутко хотелось освободить легкие от воды, а место разума полностью заменили инстинкты. Честное слово, если бы у меня была бы хоть секунда на раздумье, я обязательно бы бросил весло. Потому что жить хотелось гораздо сильнее, чем соблюдать правила, а пользоваться им в самосплаве, я обучен не был.

   Так или иначе, но через некоторое время пузыри уступили место зеленой воде. Она посветлела, и моя голова оказалась на поверхности, в истошном кашле ища первый глоток кислорода. Тут же открылось неприятное обстоятельство – мой спасжилет по-прежнему не держит в горизонтальной посадке, а дышать в быстротоке можно, только не попадая в пенные барашки, которые постоянно заливали лицо. Может быть, кому-то на моем месте и хватило бы ума перевернуться на спину и заработать веслом, но тут я увидел «морковку[17]» и, как загипнотизированный, ринулся к вожделенному средству статической страховки.

   Проклятое весло тянуло назад, а я как раненный Чапаев загребал полубрасом к правому берегу. Нет, это была не одна «морковка», а целый фестиваль, где они, издеваясь, ложились за три-четыре метра, а когда я подплывал ближе,  уносились течением. Вот тут меня впервые посетило отчаяние. Я из последних усилий рванулся к уплывающему красному мешочку, отчетливо понимая, что уже не догоню. Мало того, меня уносило к левому берегу, и я бесполезно тратил силы на борьбу с течением.