В поселок заехали в одиннадцать. Высадив Беспалого возле заканчивающего работать «Кристалла», Святой газанул до хаты Воробьева. Два раза коротко посигналив, он выключил свет фар, и устало, насколько позволяла теснота салона, вытянул ноги. На отходе с ханки чуть выламывало суставы и покалывало печень. Опиуха — вещь конечно путняя, но печень все же разрушала.
— Привет, Олега — в телаге на голое тело и шлепках на босу ноги в тачку влез Санька — что так поздно?
— В Читу когда собираешься?
— Как скажешь.
— Тогда завтра. Возьмешь сорок килограмм взрывчатки и отдашь в «Лотос» но не Культурному, а Ловцу, понял?
— Усек — прибавил оборотов обогревателю салона Воробей — Юрий Викторович тебя срочно заказывал, если временем располагаешь, забеги к нему.
— Зачем я ему?
— Мне не говорит — отквасил нижнюю губу Саня.
— Ладно, шуруй домой, я к Ковалеву.
Пока начальник ОРСа готовил кофе, Святой еще раз блуждал в его хоромах.
— Юрий Викторович, у тебя зарплата какая?
— Слезы, Олег, детские слезы.
— Почему ты тогда богатство свое не скрываешь, а? Или у тебя с ментами все вась-вась?
— Обижаешь старика, это все нажито честным путем, понимаешь, честным.
— Врешь, конечно, ну да бог с тобой — вошел в кухню к честняге — старику Святой и плюхнулся в глубокое плюшевое кресло — что у вас ко мне за дельце?
— С Сочи человек один прилетел, старый мой знакомый, предлагает пять вагонов мандарин к новогоднему столу, но требует предоплату.
— Ну, и какие проблемы?
— Боюсь, что он меня обманет или вообще мандарины не отдаст или отцепят его люда вагоны на соседней станции, потом ищи-свищи. Время сейчас сам знаешь, какое. Я покупаю, а ты обеспечишь со своими ребятами доставку груза в поселок. Наварим бешеные деньги, товар ходовой, скоро ведь праздник.
— Говорите, старый знакомый, а что тогда его боитесь?
— Нас, работников торговли, связывает между собой не дружба, а денежки. Давай, Олег, я тебе в кофе коньячка добавлю.
— Чуточку можно, кумар собью.
— Что такое кумар?
— Вроде как опохмелиться, только не с водки. Доболтались, Юрий Викторович, как у тебя срастется все с мандаринами, дашь знать. Может, врежем грамм по двести?
— Честно говоря, очень хочется, но, увы — с сожалением глянул на бутылку Ковалев.
— Ноги не держат?
— Не держат, проклятые.
Пятого декабря вернулся с Читы Эдик. Шестого перед обедом его разбудил старший брат.
— Как там отец с матерью?
— Нормально.
— А что тогда такой кислый?
— Забухал со школьными друзьями, в комок зашли, пива взять, а нас там сначала обсчитали, а потом еще и грубанули. Хотел директору рожу набить, но кое-как сдержался.
— Правильно и сделал, магазин богатый?
— Жирненький, — залпом выпил стакан воды Эдька — шубы, кожа, видаки, впороть можно — и потянулся к зазвонившему телефону — это тебя — подал он трубку брату.
Звонила жена.
— Олежка, какой-то Слепой с Чернышевска только что по телефону со мной говорил, сказал, чтобы ты встречал караван на старом месте, он с парнями тоже туда подъедет.
— Спасибо, Ленуся, сегодня рано домой меня не жди.
В двенадцать ночи каравана еще не было. Решили подождать еще час и отваливать. Машину Рыжего поставили ниже по трассе, чтобы она блокировала иномарки сзади. В ней кемарили Кот, Андрюха и Кореш. Без пятнадцати запищала рация.
— Олега, мимо нас прошел караван из восьми тачек, а Вовчика припадок колошматит, что делать?
— Все, как запланировали, Андрюха, этого придурка на заднее сиденье положите и машинам на хвост садитесь.
«Жигу» со снятыми номерами поставили поперек укатанной дороги, натянули маски и полезли из теплого салона в мерзлую ночь. Спустя мгновение в темноте заблистали яркие фары иномарок и еще через минуту караван замер перед человеком с автоматом. Работа закипела. В хвостовой тачке водила не открыл Агею дверь и тот принялся вышибать в ней лобовое стекло. Переднюю «Тойоту» пинали несколько человек, шофер тоже не отмыкался и не опускал боковое стекло.
— Съезжай, сука! — орал Слепой где-то в середине вереницы машин и долбил стволами обреза по блестящей под звездами крыше «Мерседеса».
С шумом и гамом, но караван с трассы согнали и заставили на всех тачках вырубить освещение. Леха с Сэвой под обрезами гуртовали перегонщиков, остальные потрошили легковушки.
— Иди-ка сюда — окликнул Олега Десяток — вон тот, толстомордый в норковой шапке, в Чернышевске всех водил уболтал, чтобы за проезд не отстегивали.
Святой прошел к тому и молчком врезал по толстой складке подбородка.
— За что? — сжалился мужик в рыхлый снег и прикрыл лицо руками.
— Не прикидывайся, поросенок, из-за тебя всех чистим, мы уедем, мужики, еще ему всеките. Сейчас без двадцати два, тронетесь в четыре, и в следующий раз, кто из вас тачки перегонять будет, советую за трассу платить.
Чтобы Рыжий не подавился собственным языком, Костя разжал ему ножом крепко стиснутые зубы и стволом обреза прижал язык к нижней челюсти. Изо рта опять, как и в Иркутске пенило, но тогда Кота не стошнило, а сегодня он на подельника блеванул и когда отпахавшие приятели возвратились к «жигуленку», он громко хохотал.