Большая Медведица

Утром адвокат не появился, он, собака пьяная, потерял в «Фихтельберге» удостоверение, без которого в тюрьму его естественно не пустили и вечером этого же дня Жабинский с Андрюхой улетели в Читу, а в новой камере, куда перевели Олега, он наконец-то расслабился. Сидели здесь одни убийцы и встретили его, как родного. В хате, где на девяти трехъярусных шконках по очереди спали шестьдесят арестантов, было душновато по сравнению с «красным» корпусом, но зато здесь были свои, и первые трое суток, согнав с нижних нар какого-то сопляка, Святой продрых, словно убитый, а не по «тулунски», с полуприкрытыми глазами.

Вчера от адвоката Гоха поймал письмо с фотографией от сожительницы Соньки и сейчас, примостившись на тощем своем «сидоре» в углу камеры, сочинял ответ: «Здравствуй, Сонечка! Маляву с фоткой получил, вот только ты тут не одна, а автобус позади тебя, ну да черт с ним, а вот солдат, что возле тебя трется? Не знаешь, поди, я вот тоже не знаю. Фотографии у меня моей нет, поэтому и отправить-то тебе, голубушка, вроде нечего, но я вот тут чуть пониже нарисую для тебя». И Гоха старательно изобразил колосящееся поле, посередке которого, печально повесив голову, красовался мужской член. «Это, Сонечка, хуй, пшеницу клюет. А насчет того, что у тебя волосы выпадают, могу посоветовать — побрей свою дурную башку наголо и тогда уж точно никто не заметит, что у тебя волосы редкие…»

— Гоха! — оторвал его от писанины положенец хаты — растормоши-ка парнишку читинского.

Через небольшое отверстие в потолке на Сатану пришла малява от Ушана, которому с воли за Олега отписал Дурак.

— Иди, Сатана тебя зовет — осторожно разбудил Святого Гоха — можно, я пока подремлю чуток на твоем месте?

— Заваливайся, если не вшивый.

Гоха почесал задницу и пошел дописывать, вши жрали его живьем. От нехватки кислорода поташнивало, и в хате не то что воняло, но парашей несло. В одних трусах, мокрый от пота, Олег взобрался к единственному окну камеры, возле которого обосновался положенец и, воткнув лицо меж прутьев решетки, жадно и глубоко вдохнул в себя весну.

— Тебя что так жутко обзывают?

— Сатаной — то? — он наклонил, показывая Святому бритый череп — три шестерки видишь? На малолетке накололи, это знак сатаны, вот и прилепилось кликуха.

— А зовут тебя как?

— Да так и зови.

— Че звал?

— Малек со свободы подканал, насчет тебя.

— От кого?

— Ты не знаешь, наверное: Дурак, Ушан…

— Не знаю.

— Что отпишем?

— Пока все путем, прессовать начнут, закипишуем.

— Ништяк. Гоха, чифирку сваргань.

— Я не чифирю — поморщился Святой.

— Тогда закуривай.

— И не курю.

— В карты — то хоть шпилишь?

— А какой русский не любит быстрой езды?

— Во — обрадовался Сатана — это уже лучше. Вон маменькин сынок носом клюет, видишь? Давай в одну лапу его задерем?

— Во что?

В двадцать одно.

***

Калина гулял на волюшке. Ловец с Князем парились в читинской «кадушке» и стали для него не опасны. Торопыга, кент их, нет-нет, но мелькал в городе, правда, поджавши хвост, и опасности для Игоря тоже не представлял, а вот Гоцманом пора было заняться. Автоматы, шумевшие на «Акации», хранились у Торопыги и, выпросив один якобы для дела в другом городе, Калина стал готовиться.

Двадцать второго апреля «Хонда», в которой на заднем сидении развалясь, дремал Гоцман, остановилась на красный сигнал светофора на перекрестке улиц Калинина и Полины Осипенко. В левом ряду, чуть впереди иномарки плавно тормознул мотоцикл, человек в гермошлеме, сидящий за водителем, засунул руку в спортивную сумку и не вынимая из нее автомата, чтобы стреляные гильзы не сыпались на асфальт, полуобернувшись к «Хонде», нажал на спусковой крючок. Получив одиннадцать пуль, три из них в лицо, Санька покинул эту грешную землю спящим. Мотоцикл ушел под красный свет, за ним рванул, но уже под зеленый, белый «Москвич», в котором страховал убийц Черный. Через неделю Калина вернул Торопыге автомат и тот понял, что хотя и косвенно, но помог Игорю завались своего лучшего друга. Следующим должен был стать сам Торопыга. Воевать с Калининой бригадой Толян собздел, Святой сидел, а вот Агей ховался где-то в Чите и потратив два дня на осторожное рысканье по темным хатам, Торопыга нашел первомайца.

— Гоцмана мякнули, слышал? Теперь-то уже ясно, что это Калина. Собери, Андрюха, шпану, да перестреляйте его кодлу бешенную, сам я не могу, он за мной пасет и людей для такой делюги у меня не хватит. Оружие я вам дам.

— А с чего ты взял, что Гоцмана бригада Калины убрала?

— Чувствую, понимаешь, чувствую.

— Это не аргумент и вообще, Толян, я в данный момент тоже один. Ты же в курсе, что наших всех пересадили. Крутись сам, а мне пацанам помогать нужно, адвокатов нанимать, передачи собирать. Вот от Святого недавно прилетел, менты его крепко жарят.

Торопыга уехал не солоно хлебавши и понимая, что Калинина банда теперь будет за ним охотиться, затырился, не подъезжая даже к тюрьме, где его каждый день ждал Ловец.

***