Большая Медведица

Первое мая Святой справлял в карцере, куда без видимых причин его устроил Мессер. В одних трусах, босиком и облитых холодной хлорированной водой, тусовался он по бетонному полу узенькой хатке подвала. Не кормили уже четвертый день. «Забыли меня что ли? Хотя нет, хлорочкой поливают регулярно. Жрать охота» — но чувство голода, это было всего лишь чувство, тем более не душевное, а всего лишь физическое, а значит, и бороться с ним нужно было физически. На приступок параши, называемый в тюремном обиходе «китайкой», Олег примостил кисть левой руки и огрызком красного кирпича в кровь раздолбал пальцы. Теперь стало не до баланды и даже чуточку теплее. «Что там у меня дома творится? Здравствуй мой любимый папа…» — вспомнились строки из Игорешкиного письма. «Хорошо хоть, Максим более-менее взрослый и с женой мне судьба угодила…» — с женой судьба ему не угодила, но он пока этого не знал. Таким же голодным, дроглым и саднящим выдался и следующий день. Зато третьего к обеду все резко кончилось. На плохо слушающихся ногах, его почти волоком утартали в баню, заставили под прохладным душем шустро ополоснуться и длинными шумящими коридорами централа повели в административное крыло здания. Спустя пять минут все выяснилось — приехал адвокат, но это был не Жабинский. Высокий, плотный, а может слегка тучноватый мужик лет сорока пяти.

— Здравствуй, Олег, — как старому приятелю подал он подследственному широкую ладонь — я — Подойницын Семен Михайлович, но это так — поближе пододвинулся он к столу, — для посторонних, для тебя я просто Михалыч.

Святой выжидающе молчал и адвокат продолжил.

— Меня нанял Агей, знаешь такого?

— Предположим.

— Да не мент я — стукнул себя кулаком в грудину Михалыч.

— Не мент говоришь, ну поживем, увидим, а пока расскажи, что в Чите новенького.

— Гоцмана грохнули, в курсе?

— Читал, про этот случай даже в Иркутской прессе намарали, еще что?

— Что Культурный к ворам летал, знаешь?

— Куда?

— В Москву.

— Нет.

— Про «Акацию» хвалился, так что твою медаль он получил. Один из воров за кипишь, который ты со своими ребятами засадил на турбазе, отметил Пал Палыча и на другой день ему, видимо чечены башку со снайперки продырявили.

— Кому, Культурному?

— Не-е, вору. Круто все заворачивается.

— Худо значит дело.

— Наоборот, все хорошо. У милиции ничего по «Акации» нет, ни одной зацепки.

— Эдька где и что с ним, знаете?

— Конечно! Брат твой, как сыр в масле, катается на Читинской тюрьме, у него все пучком, обратно мы с Андреем поездом отвадим и по пути в Улан-Удэ заглянем к Бурдинскому.

— У Эдьки деньги есть?

— Все у него есть, а вот тебе — запаянные, как и в прошлый раз в целлофанчик, деньги выудил из потайного карманчика адвокат — здесь сто штук. У тебя тут как?

Олег поведал как, но это ни к чему не привело — его от Михалыча снова уперли в карцер. Мессер неизвестно с чьей подачи опять принялся прессовать Святого и тот, привыкший из любой ситуации выпутываться самостоятельно, на этот раз не выдержал. «Выручай, Ушан» — всего два слова черкнул он положенцу централа и с утра четвертого числа тюрьма заголодовала.

Не хотелось Мессеру, ох как не хотелось расставаться с недоломанным арестантом, подрагивали от злости кончики его усов, когда он вошел в камеру Олега.

— Собирайся, Иконников, с вещами…

— С какими?

— Не юродствуй — поперхнулся слюной кум — твое счастье, что успел сорваться, но это твой последний зехер, в следующий раз я все равно в этой одиночке придушу тебя.

***

Устранив Гоцмана с пути, Калина продолжал медленно, но дерзко и уверенно подминать под себя Читу.

Начальник управления «Забзолото» открыл глаза на пятнадцать минут раньше, чем затрещал будильник и тихо, чтобы не потревожить сон температурящей супруги, направился на кухню. Поставив на горелку кофеварку, он повернул ручку газового крана и, чиркнув спичкой, сначала прикурил сигарету, а затем поджег газ и пошел, шлепая босыми ступнями ног в туалет. С той стороны входных двойных дверей раздался подозрительный шорох и Ерофей Палыч без раздумий бросился ловить еще сам толком не зная кого. Замок второй двери подзаело. «Вот чертовщина, давно пора его заменить» — дернул он с силой ручку и из распахнутой двери на ноги ему упала круглая рифленая железяка. «Граната — сообразил Ерофей Палыч — а где предохранительное кольцо?» — нагнулся он за железякой и ему буквально вдребезги разнесло взрывом голову. Хоронили золотаря, как и всех смертных, через три дня.

Торопыга сидел в своей норе тише мыши. Культурный шугался вообще от всех, он боялся и Ловца, сидящего в тюрьме, и Торопыгу, упавшего на дно, и Святого, который в любой момент мог уйти в побег, и лившего кровь Калину. Несколько раз Пал Палыч подумывал отойти от дел, но воровать на старость лет не хотелось и он, купив себе бронежилет, продолжал тащить нелегкий крест положенца области.