Большая Медведица

— Прочуял, сука, что мы его наебнем, — дал волю эмоциям на улице Костя. — На Акации Святой мне приказал, чтобы я за этой гнидой присматривал, у него ведь тогда жена беременная была, я старался, а он в благодарность за это запустил по тюрьме, что я — мент поганый. Теперь ему от меня не сорваться, он мой враг по жизни.

Возвращаясь в Первомайск, на обочине трассы Чита-Чернышевск подельники неожиданно для себя увидели пустую машину Рыжего. Тормознув Агей посигналил и из густого ельника, словно пугнутый косолапым, выпулился Вовчик.

— Ты что здесь блудишь?

— От родственников вертаюсь, — начал врать Рыжий, — в туалет остановился сбегать.

— Бледный ты какой-то.

— Эпилепсия, вы ведь знаете. Шарабан с утра раскалывается.

— Может помочь тебе чем?

— Не, не надо, вы газуйте, меня не ждите, я еще минут двадцать подрищу, крутит живот, зараза.

— Ну ладно, понось, вечером в «Кристалле» покажись, чтобы мы знали, что ты живой.

Когда иномарка приятелей исчезла за поворотом, Рыжий утер холодный пот с рожи и сел на землю. Эпилепсия действительно давала о себе знать, в неделю по несколько раз он прочесывал трассу, пытаясь визуально вспомнить, где зарыли труп милиционера, но пока безрезультатно, за этим занятием сегодня его и прихватили Костя с Андрюхой. Отболтался Вовчик вроде удачно, но страх в сердце заполз.

Ушел с ресторана Кот рано. Сел с сынишкой к телевизору, но не смотрелось, на душе было муторно и неспокойно. Вспоминая дневную встречу с Вовчиком он понимал, что неспроста тот крутится не далеко от того места, где прошлым летом банда завалила мента. Поведать о своих подозрениях Агею или Лехе Костя боялся, потому что подельники не знали, каким образом он сам ушел от ментов. Навороченного за спиной было много и выход напрашивался один, бежать. «Все равно рано или поздно все откроется. На суде вышак схлопочу, нет, так уголовники зарежут за то, что по Акации колонулся…» — размышления прервал стук в дверь.

— Покурить перед сном на улицу выгреб, — таинственно зашептал сосед, — смотрю, а с крыши дома, что напротив нашего, кто-то в твои окна в бинокль заглядывает.

— Не привиделось тебе?

— Че я дурак что ли, линзы блестят…

Дальше Кот договорить ему не дал.

— Спасибо, Николай, — проводил он соседа.

«Наверное легавые меня пасут, а может и свои», — прокрутил в задымившейся башке Костя.

— Люся, собери в дорожную сумку мои вещички.

— Куда ты на ночь глядя? — всполошилась супруга.

— Долго рассказывать, а если коротко, то рвать надо.

— Ты ведь говорил, что все нормально.

— Врал я тебе все.

Милая его Люсьен уткнулась в кухонный фартук и осела на табурет.

— Значит плохо все?

— Хуже не бывает.

— Куда ты теперь?

— Не знаю.

— Едь к моему брату а Казахстан, республика во-первых, другая, да и далеко от Первомайска. Может обойдется?

— Бесследно такое не проходит.

Потушив в квартире свет, Костя распахнул в спальне окно и никем не замеченный вылез на улицу. Через двадцать минут нервного бега он на приличное расстояние удалился от дома и отдышавшись, дальше шагнул уже неторопливо. К пяти был на железнодорожной станции, а в десять — в Чите. Спустя неделю Люся получила от мужа открытку без обратного адреса и сообразив, что тот благополучно добрался до места, дала объявление в газету о продаже квартиры, собираясь с сыном в Казахстан.

Пятнадцатого Рыжий надыбал все таки труп и лихоматом рванул в Управление Безопасности к Грознову. Тот выслушал сбивчивый рассказ Вовчика и тут же брякнул Кунникову.

— Игорь Валентинович, давай срочно ко мне, Рыжий место захоронения сотрудника милиции отыскал, так что все, что тебе нужно для работы, прихватывай.

Кот из-под «колпака» пропал, Грознову и Ушатову забот прибавилось. Им теперь предстояло копытить и копытить, выясняя убили их подопечного уголовники, или тот просто сбежал, но зато сейчас можно было брать Ветерка и это тоже предстояло сделать им.

Наручные часы, лежавшие на ночном столике у кровати, пикнули четыре и Грознов открыл глаза. Широко зевнул, сел и сбросил на Грягу длинные крепкие ноги, посмотрел по привычке на окно. — «Поздненько нынче светает, осень» — и наклонившись к давно нестриженому Грягу, потрепал его по косматому загривку.

— Опять, урод, тут развалился, зашибу я тебя когда-нибудь нечаянно.

— Куда ты, Сережка, ни свет, ни заря? — скорее во сне, чем наяву прошептала укутавшаяся с головой в плед супруга.

— Служу Советскому Союзу.

— Не сочиняй, нет давно уж никакого Союза.

— Не царапай с утра по сердцу, — в темноте комнаты он нашарил на столике сигареты и тихо пошел в ванную.

Эрдельтерьер, повиливая купированным хвостом, уже поджидал хозяина у входной двери.

— Че, родной, обоссываешься, ну давай чеши, да возле подъезда этим делом не занимайся, а то перед соседями за тебя стыдно.

Гряг кажется понял, но вниз по лестнице не рванул, а пошел, потому что торопиться ему было некуда, а напрудил у подъезда несколько дней назад вовсе и не он, а какой-то пьяный мужик, которого, кстати, эрдель облаял.