Большая семья

На трех рядках работа шла медленнее. Прасковья Григорьевна бегала от первого ряда ко второму и третьему, от третьего ко второму и первому и точно спиралью связывала их следами своих башмаков. Ульяна не поспевала за ней. Крупная, чистая пшеница выскальзывала из рук, перетягивала тяжелыми колосьями. Но Ульяна была не из тех, которые легко сдаются. Она удвоила усилия. Одним перекатом через правую руку она перекидывала сноп и, придавив его коленом, быстро скручивала. Она берегла время и старалась первым же захватом грабель подобрать все стебли.

Так работали долго. Пузатые снопы устилали скошенное поле. Солнце стояло высоко и сильно припекало. Оно золотило жнивье, отсвечивало в глазах. В конце загона в глубокой лунке под снопом стоял кувшин с водой. Прасковья Григорьевна перед новым заходом жадно пила теплую воду. Но Ульяна ограничивалась одним-двумя глотками, смачивающими пересохшее горло. Она знала, что вода в жаркую рабочую пору быстро переходит в пот, забивает поры тела и вызывает усталость. Лучше томиться жаждой, чем потерять силы.

Беспокоило одно: выдержит ли Прасковья Григорьевна? Ульяна присматривалась к старухе, которую в мыслях называла ласковым словом «свекровушка», с тревогой ждала, что вот остановится помощница и, обессилев, присядет. Но тревога была напрасной. Прасковья Григорьевна все так же бегала от ряда к ряду и, обливаясь потом, проворно крутила жгуты. Глаза ее под седыми бровями задорно горели. Трудная работа точно молодила ее, а желание быть необходимой вызывало бодрость духа, поддерживало силы.

— Знаешь что, дочка, — сказала Прасковья Григорьевна Ульяне на одном из заходов. — Я вот смотрю и думаю: не так мы работаем.

— Как не так, Прасковья Григорьевна? — спросила Ульяна.

— А вот смотри, сколько мы с тобой идем и сколько времени попусту теряем. А надо вкруговую. Вон как косилка ходит. Пшеница хорошая, прямая, с любого боку подходи и коси.

— Это правда, — согласилась Ульяна и удивилась выносливости старухи. — Ты скажи сыну.

Прасковья Григорьевна вытерла лицо платком.

— Я бы сказала, да боязно, дочка.

— Отчего ж боязно?

— Стара я, чтоб молодых учить.

— А они, что ж, молодые-то, такие уж ученые, что их и поучить нечему? — возразила Ульяна. — Ну, уж если сыну стесняешься, скажи Недочету. Он-то не молодой.

— Разве Недочету сказать? — проговорила в раздумье Прасковья Григорьевна. — Да нет, и Недочету не скажу. Они ж сами видят. Должно, нельзя, раз так не работают.

Перед обедом на поле появился грузовик с отрядом школьников из города. Они должны были приехать утром, но старая машина, как на зло, трижды останавливалась в дороге.

Переговорив с руководителем отряда, молодым учителем, Арсей послал Недочета распределить приехавших ребят по бригадам. Ульяна посоветовала Прасковье Григорьевне отдохнуть, а сама подошла к Арсею.

— Можно попробовать? — спросила она Арсея, показав на косу Недочета.

— А ты косила когда-нибудь?

— Нет, — призналась Ульяна. — Пробовала один раз, да что-то, помнится, не получилось.

— А ну, становись.

Ульяна взялась за косу Недочета. Она показалась тяжелой и какой-то громоздкой. Но подрезая пшеницу под корень, Ульяна почувствовала, что коса пошла легко, неслышно. Приятно было ощущать грузно навалившиеся на ручку косы срезанные колосья.

— На пятку нажимай… — учил ее Арсей. — Косу далеко не отставляй… Вот так… Старайся вести ее полукругом.

Ульяна слышала его голос совсем рядом. Она и на расстоянии чувствовала его поддержку, и ей становилось легко. Почему-то она вспомнила его таким, каким видела после неудачного опыта над пшеницей. Но образ этот только на миг задержался в сознании. Его сменил другой, более яркий и близкий, — образ сильного и мужественного человека. Она с облегчением подумала, что то была короткая и несвойственная ему слабость.

Задумавшись, Ульяна на лету случайно передернула ручку косы и вогнала острый конец в землю.

— Осторожно! — услышала она позади тревожный голос Арсея. — Держи косу на вытянутой руке, а то подрежешься!..

Ульяна, обругав себя, решила выбросить из головы посторонние мысли. Прислушиваясь к советам Арсея, она уверенно заносила косу. Ей захотелось стать настоящим косарем. А почему бы и не так? Ведь завтра, когда люди начнут работать по ее методу, многие женщины окажутся свободными. Почему бы нескольким из них не взяться за косы? Да, в Зеленой Балке женщины никогда не косили. Это считается мужским делом. Но почему же это так? Потому, что профессия косаря — трудная профессия. А вязать снопы легче? Разве в колхозе мало трудных и сложных работ, на которых рядом с мужчинами заняты женщины? Так почему же женщина не может стать косарем?

Ей стало весело. «Поломать эту привилегию!» — решила она и вспомнила, что женщины Донбасса заменили своих мужей-шахтеров. А разве там, под землей, в угольной шахте, с отбойным молотком легче работать, чем здесь с косой?

— Поломать привилегию! — сказала она вслух и крепче сжала косу в руках.