Большая семья

«Чорт дернул трогать эту сволочь! Теперь разнесет всему миру — хлопот не оберешься. Еще приплетет с три короба: за грудки, скажет, цеплялся, с кулаками лез… От такой мрази всего ждать можно…»

О случившемся Арсей рассказал Недочету.

— Худо дело, — сказал Недочет, задумчиво поглаживая бороду. — Сказано: не тронь…

— Не сдержался, понимаешь?

— Понимаю. А только все же надо сдерживаться. Волю давать себе не гоже, даже ежели совсем невтерпеж.

Они шли с поля. Наступал вечер. В воздухе с легким жужжанием носились жуки. Недочет взял Арсея под руку.

— А вы бы плюнули на него, — вкрадчиво сказал он, — на Куторгу то-есть, и поженились бы, чем так вот… И всему бы делу конец.

Арсей был огорошен. Значит, и он, близкий друг и советчик, думал то же самое, подозревал в неблаговидном поступке.

— Иван Иваныч, ты мне верный товарищ и тебе я могу сказать все, что есть на сердце! — с волнением проговорил Арсей. — Я люблю Ульяну, но — верь честному слову коммуниста — ничего между нами нет и не было. Я совершенно, ну, абсолютно чист в этом деле. Все это сплетни.

Горячность, с которой были произнесены эти слова, подействовала на Недочета.

— Ну что ж, я тебе верю, — сказал он после короткого раздумья. — Верю, Арсей Васильич… Да мало одной моей веры, надо, чтоб народ знал правду. Вот что надо!

— Что ж делать? — в отчаянии спросил Арсей.

Недочет не скоро ответил: еще никогда старик не был в таком затруднении.

— Может, на правлении обсудить, — нерешительно предложил он, — и пробрать его, мошенника, как следует? Как ты думаешь?

— Правление не для таких дел создано, — возразил Арсей. — Правление — не суд, чтобы разбирать кляузы всякие…

— Не знаю, что делать, — сознался Недочет. — Право слово, не знаю. Но предупреждаю, Арсей Васильич: остерегайся Демьяна. Чую: на пакость человек способный.

Внизу блеснула речка, послышались звонкие удары колотушки — колхозный сторож дед Макар обходил улицы.

— Прямо удивительная история получается, — в раздумье сказал Арсей. — Какой-то запутанный клубок.

— И ничего удивительного, — мягко возразил Недочет. — Я понимаю Ульяну, очень даже хорошо понимаю. Она женщина строгая, порядочная, не какая-нибудь там вертихвостка, которая с жиру бесится.

— Знаю… Но мне трудно понять ее. Для меня душа ее — непроглядные потемки.

— Ты смотришь в ее душу со своей колокольни. А со своей колокольни человек часто не видит дальше своего носа. Вот так… А что до Ульяны, то ее нетрудно понять. Уйти от мужа, от человека, который знает каждый закоулок ее души, — это тебе не платье сменить. Нелегко. А еще труднее после этого с другим сойтись. Еще труднее жить с другим этим на глазах у мужа, рядом с ним, в одной семье. Ведь колхоз — это одна семья, а не дебри какие, где можно с глаз скрыться. Вот тут какая штука, Арсей Васильич…

Арсей думал над словами Недочета, и они казались ему справедливыми.

— Я забыл тебе сказать… — Арсей тронул Недочета за плечо. — Из райпотребсоюза запрос пришел. Собираются сельпо у нас открыть. Просят помещение и человека.

— Это вот дело! — оживился Недочет. — Что нужно, люди смогут купить. А то за каждой мелочью в район тащиться приходится.

— Так-то так, — сказал Арсей, — только все это в ту же точку… Где мы возьмем помещение?

— Построить придется.

— Значит, за райпотребсоюз работать?

— Так что ж? Они заплатят. Нам деньги нужны.

— Как же, заплатят.

— А не заплатят — и то большой беды не будет. Лавчонку сварганить — не бог весть какая штука. Через два дня стоять будет. А дело — общее и нужное, Арсей Васильич. Нам без этого жить нельзя.

Они решили на следующий же день начать строить лавку сельпо и уведомить об этом районную потребительскую кооперацию.

2

Тихий летний вечер. Григорий Обухов явился домой раньше обычного. Петр Степанович отпустил помощника отдохнуть перед новой работой. Был закончен ремонт первой лобогрейки. Завтра с рассветом решено взяться за другую. Прохор, по приказу Матвея Сидоровича, старшего ездового, на подводе приехал вечером в Зеленую Балку: с рассветом он должен был доставить в бригаду пахарей провизию.

Вера возвращалась с поля. На выгоне ее встретила сестренка Маня — бойкая девочка, с острым личиком, покрытым, как галочье яйцо, крупными конопушками.

— Скорей домой! — потащила Маня старшую сестру за рукав. — Маманя зовет.

— Что там случилось? — встревожилась Вера.

— Ничего не случилось. Маманя зовет… Гриша и Прошка уже дома…

Жили Обуховы на Нижней улице. Огород их, как и все огороды жителей этой улицы, упирался в реку. Анна Сергеевна достала полкружки пшена и, поручив дочери — худенькой беловолосой Полиньке, принести ложки, отправилась к реке. Там на полянке она развела костер, подвесила на рогатки котелок и принялась варить кулеш.