Большая Советская Энциклопедия (РО)

  Другим направлением развития романтизма являлось философское и эстетическое переосмысление традиций гражданской поэзии. Контуры его обозначились уже в лирике А. И. Полежаева (1804—-38), соединившей пафос бунтарского протеста и безысходно трагическое мироощущение, в позднем творчестве поэтов-декабристов, прежде всего А. И. Одоевского (1802—39). Наиболее принципиальное выражение получило это направление в лирике М. Ю. Лермонтова (1814—41). В его ранних стихах (1828—35) осуществлялся романтический апофеоз личности, формировались внежанровая структура лирического стихотворения и единый поэтический язык, экспрессивный и метафоричный, строился образ лирического героя, организующий всю поэтическую систему. Новая концепция личности порождала новые требования к ней и к миру. Рождался безграничный максимализм, который не раз приводил поэта к «мировой скорби», одновременно оборачиваясь жаждой абсолютной гармонии и полного преобразования существующего миропорядка. В нём — источник новой, романтической революционности и гражданственности. Сознание фатальной неосуществимости идеала и вместе с тем принципиальная невозможность отступиться от него — вот основы этой разновидности романтического протеста. Неустранимая разорванность сознания проявляет себя в небывалой интенсивности лирических эмоций и напряжённом самоанализе. Именно у Лермонтова лирика проникается пристальным вниманием к самому процессу внутренней жизни человека во всей её сложности.

  В зрелом творчестве Лермонтова развивались тенденции реалистической поэзии, начало которой положено Пушкиным. Лермонтов начинает «отделять» от себя трагические противоречия своей лирики, превращая их в предмет объективного изображения. Эта тенденция получает высшее выражение в прозе — в романе «Герой нашего времени» (1840), где наиболее полно объективируется образ «лермонтовского» человека, родственный лирическому герою стихотворений. Драма Печорина обнаруживает, что для него невозможно удовлетворение любым ограниченным нравственным решением. Ни традиционная сословная мораль, ни жертвенный альтруизм, ни «демонический» эгоцентризм, принципам которого Печорин фактически следует, не могут стать для него основой счастья и веры в достоинство человека. Вместе с тем роман открывает объективно-историческую предопределённость и плодотворность этой драмы: она приобретает смысл необходимого духовного кризиса, в котором рождается новая — нерационалистическая — нравственность и новый — неметафизический — гуманизм.

  Особую, во многом противоположную пушкинской и лермонтовской линию развития русского реализма образовало творчество Н. В. Гоголя (1809—52). Гоголь начал утверждением романтической мечты о прекрасном и справедливом мире, противопоставляя её «скудости» и «земности» крепостнической действительности («Вечера на хуторе близ Диканьки», 1831—32). В прозе и драматургии 1832—41 Гоголь столкнул провозглашенную им мечту с реальностью современной общественной жизни. Наметился сатирический подход к этой реальности, подход, в основе которого — принцип разоблачительного «остранения», варьируемый в различных жанрах и стилевых формах (сатирические повести сборников «Миргород» и «Арабески», 1835, «Hoc» и «Ревизор», 1836). Сатира Гоголя выявила полнейшую бездуховность официального русского общества. Реалистическое понимание уродств современной жизни в корне изменило характер гоголевского идеала, противопоставленного реальности уже не как мечта, а как обязательная жизненная норма, подлежащая осуществлению («Тарас Бульба», 1835—42). Не ограничиваясь этим, Гоголь обнаружил черты высокого и прекрасного в глубинах души пошлого «существователя» («Старосветские помещики», 1835). Такими художественными открытиями определялось тяготение к эпопейной поэтике и прежде всего к собирательным образам.

  Эти тенденции слились в стройную систему в романе-поэме «Мёртвые души» (т. 1, 1842). Художественная цель поэмы — утверждение всеобъемлющего идеала жизнеустройства, выдвигаемого как идеал национального возрождения. Идеальные критерии найденной нормы дали возможность обнажить противоестественность господствующих в России общественных форм. В то же время с высоты всенародного идеала становилась видимой перспектива духовного обновления русских людей, прозреваемая Гоголем в самой природе русского национального характера. Гоголю была ясна пагубность неограниченных сословных привилегий, отделения государства от народа, власти денег. И всё же вера в нравственное преображение «существователей» оборачивалась идеей немедленного «исправления» общества. Определяя проповедническую тенденциозность гоголевской поэмы, эта вера оказалась в дальнейшем источником реакционной утопии.