Большая Сплетня

ОНА

Он удачлив, как будто родился с серебряной ложкой во рту. Его уверенный вид показывает: я на пути к цели, я почти подобрался к ней.

На меня Ромшин больше не обращает внимания, зато с Леди Ди при встрече обменивается молчаливыми взглядами, в которых читается взаимопонимание двух авгуров, смухлевавших во время праздничных ауспиций.

Мне он ничего не рассказывает. Зачем? Я ведь теперь для него ничего не значу! Как не значила никогда. Только — тело, послушно принимающее пластические позы, только — услужливый ум, только…

Но станет ли Якушева делать для него то, что делала я? Или сразу после использования отправит на свалку офисных отходов? Куда выбрасывают клерков, отслуживших свое? Слишком много знавших и слишком мало умевших?

Но сейчас он весь во власти Большой Сплетни, и ему нравится эта власть. Игорь опьянен ею.

Он замечает, лениво покачиваясь на стуле:

— Вчера играли в гольф. Отличная игра!

И все понимают, с кем он играл. Уважительно молчат, домысливая подробности.

Он произносит:

— Не так–то и хорош этот «порше», как его рекламируют. Я предпочел бы обыкновенный «БМВ».

И никто не хихикает над ним, не говорит: «Срочно покупай, пока не подешевело» или еще что–нибудь язвительное.

Он зевает:

— Эти ночные клубы — такая скука! Всегда одно и то же!

И никто не подкалывает его ехидно, не фыркает: «Особенно когда на них нет денег!»

Теперь все признают его право на гольф, на «БМВ», на ночные клубы. Все признают его право на Леди Ди. Все признают его право на должность, начальника отдела.

И когда он становится начальником отдела, все сотрудники покорно склоняют выи в знак своего абсолютного повиновения. Никому не жалко Фирозова, отправленного на пенсию, никто не удивляется, за что Ромшина продвинули по службе. Все принимают это как должное.

И я тоже принимаю. Теория американских психологов оказалась верной на сто процентов.

Отныне не будет едких подколок и пренебрежительных усмешек. Отныне будет то, о чем он так долго мечтал: демонстративное уважение, угодливость, раболепный изгиб позвоночника.

Терехин молча сжимает обеими руками седоватые виски, зависая над столом. Губасова еще ниже склоняется к бумагам. Попик, тайно вздохнув о новой парочке сомиков, рьяно погружается в работу. Разведенки, тихо пошушукавшись, начинают обхаживать новое начальство. Таня несет шефу свежезаваренный чай, Тамара — блюдечко с печеньем.

Так вот как выглядит воплощенная мечта! Так вот какая она — с мерзким душком, с ароматом подобострастной гнильцы, со сладковатым трупным ядом.

— Игорь Сергеевич, — вскакиваю, — бумаги, которые я должна…

— Что ты, Лида! — Снисходительный тон обволакивает меня, как удушливый смог. — Какие между нами формальности… Ведь мы с тобой друзья!

А когда–то мы считались влюбленными. Пусть недолго, пусть только в моем воображении, но ведь это было… Ведь было же!

— Что касается Фирозова, — фыркает Ромшин, — он это заслужил!

Теперь у него появилось свое собственное, безапелляционное мнение. Мое его больше не интересует. Мои советы больше не нужны ему. Мое внимание его обременяет.

— Фирозов — типичный неудачник. Правильно его отправили на пенсию.

— Надеюсь, ты не окажешься неудачником, — замечаю с честным блеском в глазах. С наивностью, маскирующей недоверие и сарказм. С горечью, которую прячет ненавистная усмешка.

— Я — нет, — смеется он. — Никогда!

ОН

Эта стервозная тварь сразу почуяла: мое положение изменилось. Уловила флюиды уверенности, исходящие мощным потоком, отметила насмешливый, бесстрашный блеск глаз, увидела победительную прямизну осанки. Женщины всегда чувствуют такие вещи. А почувствовав, склоняются перед победителем. Они боятся напора, предпочитая обходные пути. Ведь у них рабская психология, поскольку женщина по сути своей всегда добыча и никогда — добытчик. Она всегда — подчиненный и никогда — подчиняющий, она всегда — жертва и никогда — насильник. В ее мозгу заложена виктимная психология, психология жертвы, которая в решительный момент с диктаторской непреложностью твердит ей: «Отойди! Отступи! Сделай шаг назад! Беги что есть мочи!» И она бежит… Удирает во все лопатки — или покорно склоняет выю пред триумфатором–мужчиной.

Это правильно. Сильный всегда должен доминировать над слабым, мужчина — над женщиной, человек — над животным. Против непреложности природных законов не попрешь.

Вот и Эльза (кто донес до нее Большую Сплетню — мне неизвестно)… Она тоже поняла это. И покорилась.

Вызвала меня к себе.

— Фирозов уходит на пенсию, — сообщила сухо. — Назначаю вас исполняющим обязанности начальника отдела.

И лицом к лицу, забралом к забралу встретила мой бестрепетный взор.

— Надеюсь, мы сработаемся, — улыбнулась фальшивой улыбкой.

Но я не собирался работать с ней. Я собирался работать против нее!

Кто бы мог подумать, что еще неделю назад я выл от невозможности придвинуться наверх, строил несбыточные планы, тщетно стараясь обратить на себя высочайшее внимание директрисы… Теперь мне и делать–то ничего не нужно: Большая Сплетня трудится за меня сама. Вкалывает как пчелка, не покладая крыльев! И это только начало…