Большая стрелка

– Два омоновца у палаты. Сам Палубов пока в сознание не пришел, – сообщил он Хоше. – Клистир сказал.

Такая кличка была у своего человека в горбольнице. Он работал врачом и часто оказывал команде услуги – выковыривал у бойцов пули после перестрелок.

– Он подъедет Стручка посмотреть? – осведомился Хоша.

– Обещал… Надо доводить дело до конца, – сказал Художник. – Только Брюса и его оруженосцев к этому не подпускать. Им в «Зарницу» бы играть, дуроломам…

Клистир подъехал в дом вечером. Осмотрел Стручка и заключил:

– Плохо дело. Его бы в стационар надо.

– Хорошо, подумаем, – кивнул Хоша и протянул врачу деньги.

Когда Клистир уехал, Художник сказал:

– Стручка надо кончать.

– Надо, – со вздохом кивнул Хоша.

– Пусть кто заварил кашу, те и кончают…

Брюс, услышав, что надо убить кореша, резко воспротивился:

– Не я! Стручок, он же… Это братан настоящий! Верный братан! Нет!

– Брюс, ты виноват, – спокойно произнес Художник. – А вину надо заглаживать.

Брюс сглотнул, потом вынул пистолет.

– Ты стрелять будешь? – спросил Художник.

– Ну…

– Брюс, так не делается. Ты переполошишь всю округу. На, – протянул Художник ему подушку.

Брюс потряс головой.

– Что, привык из пистолета шмалять, чистоплюй! А ты ножом поработай! – Художник протянул ладонь, и Брюс нехотя отдал ему пистолет.

– Я так не могу! – воскликнул он.

Художник передернул затвор, невзначай направил ствол ему в лоб и змеино улыбнулся.

Брюс, шатаясь, пошел в соседнюю комнату. Не было его долго. Наконец он появился и выдавил:

– Сделано…

Теперь надо было решать, как поступить с директором. Зашвырнуть в его палату гранату? Проникнуть в палату через окно? Заскочить в коридор, расстрелять омоновцев… Варианты один другого хуже. А время подпирало…

Но утром позвонил Клистир и сообщил:

– У нас несчастье. Умер Палубов.

– Вот ведь судьба какая, – сказал Художник.

После этого Художник отщелкал номер Гринберга.

– Дела на поправку идут.

– Что?! – воскликнул замдиректора по коммерческой части «Эльбруса».

– Проблема решена.

– Как?!

– Остап Бендер говаривал – у нас длинные руки. – Художник отключил телефон, положил трубку перед собой и только тогда перевел дыхание. Хорошо, когда проблемы решаются сами собой. И плохо, когда они возникают от тех, кто должен помогать их решать.

Художник физически ощущал, что в команде приблизилось время внутреннего разбора. И дядя Леша, который все замечал и все понимал, сказал однажды, когда они остались с глазу на глаз за бутылочкой джина:

– Художник, у тебя остается месяц-два. Они тебя похоронят.

– А тебя? – исподлобья посмотрел на него Художник.

– Я-то тварь безобидная и полезная. Но, может, и меня. Так что думай.

– Я и думаю…

Для себя Художник пока твердо решил стараться не подставлять спину и не есть из рук Хоши. И не появляться нигде без Шайтана.

* * *

После встречи с Крошкой предстояло еще важное рандеву. В переулках за метро «Шаболовская» Влад встретился со старшим лейтенантом Балабиным. Тот опасливо озирался, когда садился в машину. Устроился на переднем сиденье, втиснул папку между сиденьями.

– Чего трясешься? – насмешливо спросил Влад.

– Есть причины, – недовольно произнес Балабин. – По-моему, о тебе не забыли. Какой-то гнилью все сильнее несет. Нам негласно посоветовали меньше общаться с бывшими сотрудниками, которые сейчас работают неизвестно где и неизвестно на кого.

– Имели в виду, конечно, меня, – улыбнулся Влад. – И от кого шорох весь?

– От Ломова. Он вообще весь перекривился, когда я обмолвился, что ты не за дело пострадал.

– Любопытно, что он имеет против меня?

– Да он непонятно как начальником отделения стал, – скривился недовольно Балабин. – Кто-то его хорошо двинул. И теперь он самый правильный. Выслуживается, как только может. Перед руководством у него стойка по команде «служить». Ну а по отношению к нам – рык по команде «фас». Что с людьми власть делает. Мужик как мужик был. А как дорвался до власти, сразу другим человеком стал.

– Ты Лома плохо знаешь. Он всегда таким был. Просто косил под своего парня.

– Влад, ознакомься с материалами. – Балабин погладил пальцами папку, с которой ему не хотелось расставаться. – Потом лучше уничтожь. Мне спокойнее будет.

– Обязательно… Ну что, старлей, бывай. – Влад протянул ему свою широченную ладонь.

– Бывай, – Балабин вяло пожал руку. Держался с Владом он как-то отстраненно, как общаются с тяжелобольными, безнадежными людьми – с жалостью и состраданием.

Еще одна встреча ожидалась с Гурьяновым. Они договорились встретиться у дома Влада и в спокойной обстановке, без Вики, обсудить положение.

Влад жил в двухкомнатной квартире в Кунцеве. Странно, но когда ушла Люся с ее несносным характером, он вдруг ощутил дома глухую пустоту. Жилье стало чужим.

Влад заехал на тротуар перед домом. Вышел из машины. Снял дворники, дабы не вводить во искушение слабые души. И вдруг услышал:

– Ложись, старшина!

По привычке, как много лет назад, в Афгане, заслышав этот голос, он рухнул на землю. Послышался грохот, и пулями разнесло телефонную будку за его спиной.

* * *