Большая судьба

Девушка, от природы общительная, заводит сотню подруг и, руководствуясь острым, как инстинкт, классовым чувством, отбирает из этой сотни десяток надежных товарок. На фабрике начинается массовое увлечение чтением. Ходят из рук в руки книжки с пестрыми, кричащими обложками бульварных романов. А в них вплетены произведения Ленина, призывы БКП, листовки Варненской партийной организации…

* * *

Женщина пишет. Кругом тьма. И только маленький, словно разграфленный в клетку, квадратик света падает на ее склоненную чернокудрую голову и колени. На коленях лежат две раскрытые школьные тетрадки. Карандаш в пальцах женщины движется быстро, едва уловимо, как челнок ткацкого станка, оставляя на листе каллиграфическую стежку букв. По временам ее взгляд дольше задерживается на тетрадке, с которой она переписывает. И тогда на высоком белом лбу, рассеченном у переносицы восклицательным знаком шрама, собирается паутинка морщинок. Теперь она похожа на ученицу, силящуюся решить трудную задачу. Но вот улыбка смахивает паутинку у шрама, и на клеточный лист тетрадки снова ложится тонкая вязь строк.

Мертвая тишина… Вдруг женщина, словно птица, прикорнувшая на ветке, одной ей ведомым чувством услышала приближающуюся опасность; она вскинула голову и поднялась. Ни звука, ни шороха. Проворным движением женщина нажимает пальцем на ровную, гладкую стену, и, точно по мановению волшебного слова, оттуда выходит камень. Она молниеносно складывает внутрь открывшегося «грота» тетрадки, карандаш и водворяет камень на место.

Слышатся шаги. Четкая, все усиливающаяся поступь кованого каблука, и между нею и ее эхом — шарканье усталых, больных ног. Громыхает железо, падают засовы, открывается тяжелая дверь. В камеру вваливается и падает пластом на каменный пол обмякшее тело. Лязг засовов. Удаляющийся и наконец замирающий в глубине каземата стук кованых каблуков.

— Жива, Даша? — склоняется чернокудрая женщина над недвижно лежащей подругой.

— Жива, Да́на.

— Кости целы?

— Кажется, целы!.. По рукам били изверги. Глянь, пальцы, как вареные сосиски, раздулись… Огнем горят…

— Я сейчас сделаю тебе компресс… Тут воды полкружки осталось.

…Снова гремят железные шаги.

— Это за мной, — говорит, туго сводя брови к переносице, Да́на. — Тетрадки на месте!..

Даша считает секунды, складывая их в минуты. Долгая тишина гнетет, разрывает сердце. Значит, там изощряются в пытках.

Минует час, два… Наконец Да́ну приводят… Здоровенный орангутанг-страж вбрасывает ее в камеру. Женщина, покачнувшись, падает, и по каменному полу звенит железо.

— Заковали в кандалы, Да́на?

— Косы рвали, сволочи! Глаза от крови слиплись. Отдери кусок рубашки — перевяжи голову!..

— Очная была?

— Очная… Да пусть они меня по суставам разрежут, все равно слова не добьются!..

— Гады! Неужели и их родили женщины?

…Желтый квадратик света потускнел, вытянулся в пучок, потом в линию и погас. Солнце ушло за каменную стену каземата. Черная мгла глыбой заваливает решетку. В камеру, где лежат на соломенных тюфяках две избитые подруги, входит единственный тюремный врач — сон… Он облегчает их страдания, возвращает им силы.

После утренней поверки и сунутой под дверь жестяной чашки пустой баланды в коридорах воцаряется тишина. Стараясь не звенеть кандалами, Да́на достает из стены тетрадки.

— Попишем?!..

— Пальцы не могу согнуть, чтобы удержать карандаш… Да и ты повремени… «Браслеты» мешают!

— Когда разотрут руки до костей, тогда труднее будет!

Даша не перечит: знает характер своей подруги. Но она знает и гораздо большее. Такое, о чем самой подумать страшно… Стояна осудили на смерть. Вчера товарищи передали ей это «азбукой Морзе на зубах». Полицаи еще не разгадали новой хитрости политических заключенных. Стучит человек челюстями, зуб на зуб не попадает — вроде бы от боли, от холода, от страха, — а получаются точки, тире, точки, тире, слова, фразы!.. Стоян — муж Да́ны. И человек золотой и коммунист стальной. Вел политическую работу в порту, в армии. Куда его только не бросала партийная организация!.. Они познакомились и полюбили друг друга, Стоян с Да́ною, в тюрьме. Потом их освободили по амнистии. У них родилась дочка. Маргаритой назвали.

В первые дни Великой Отечественной войны партия мобилизовала все свои силы на битву против фашизма. Звездами затеплились партизанские костры в горах. И, как звезды, не потушить их было фашистам, не достать пулею и снарядом. Но самых бесстрашных партия оставила на «Большой земле». Они воевали в одиночку, в самом логове врага, были «сигнальщиками партизан», их ушами и глазами. Не дремало, однако, и око полиции. Синешинельные легавые ходили по их следам. Да́ну, вероятно, осудят лет на пятнадцать; значит, сидеть года два, от силы — три, потому что придут братушки, затворы рухнут, и наступит свобода!.. А Стоян не доживет до того красного дня. Его повесят завтра-послезавтра на заре… Ты вынесла молча изуверские пытки, побои, пинки кованого сапога в живот… Душа твоя не сломилась… Вынесешь ли ты и этот страшный удар, многострадальная милая подруга?