Большая судьба

На фестивале воинских ансамблей его голос услышал однажды дирижер Варненской оперы, лауреат Димитровской премии Иоско Иосифов. Он посоветовал молодому офицеру подумать о сцене. Тодор колебался. Служба на флоте была его мечтой… Но командир Костова капитан первого ранга Киров по-товарищески посоветовал:

— Моряк ты, Тодор, настоящий. Офицер тоже способный. Но у тебя же божья искра. Иди учиться в музыкальную школу. Будешь учиться и служить!..

Минуло еще четыре года. И вот широкоплечий, коренастый юноша — статью в отца, — чернокудрый, с открытыми карими глазами матери, поет на сцене Варненской оперы партию Каварадосси в «Тоске». Зрители-земляки вызывают дебютанта много раз. Отец, сидящий в ложе, довольно хмурится. Мать рядом плачет счастливыми слезами. А капитан первого ранга Киров братски обнимает Тодора.

— Вот ты и вышел в фарватер новой жизни. Правильный фарватер! Ну что ж, счастливого пути! Большому кораблю — большое плавание!..

«Большое плавание» Тодора Костова началось с поездки в Варшаву, на Всемирный фестиваль демократической молодежи.

Его сомнения тогда еще не улеглись, мучили душу. Он еще не «сжег трапа» к кораблю.

…Огни рампы резали глаза. Но Тодор, глядя в упор, видел лица людей, тысячи лиц разного цвета — белого, желтого, коричневого, бронзового, черного. Они доброжелательно смотрели на него, юноши и девушки пяти континентов земли, далекие и близкие. Слившийся воедино взор зала, казалось, его подбадривал: «Не робей!» Однако и другой, более ясный шепот достиг его чуткого уха. «Кто он?» — спросил девичий голос. «Кажется, болгарин», — ответил бархатный бас. «Фамилия?» «Представления не имею!» И ему страстно, по-мальчишески, захотелось, чтобы и девушка и бархатный бас, чтобы весь разноплеменный зал узнал, что он не «кажется», а действительно болгарин и что зовут его болгарским именем — Тодор Костов.

Зазвучали аккорды заключительного акта «Аиды» Джузеппе Верди. Тодор, нет не Тодор, а Радамес опускается живым в гробницу. Ошеломленный, он встречает на пороге смерти ту, из-за которой пожертвовал жизнью, миром и родиной пирамид, откуда доносится последний звук — грохот камня, закрывающего могилу. Радамес больше не видит мира. Тодор не видит зала, он с воодушевлением поет о вечной любви, дающей силу и счастье!..

Замер голос певца, растаял последний аккорд рояля. В зале не слышно дыхания. Стоит гранитное безмолвие. Оно сковало людей, кажется, длится целую вечность. Может быть, в этой торжественной тишине, до того, как разразиться буре оваций, Тодор окончательно понял, что он стал артистом. Жюри фестиваля присудило ему первую премию.

Он пел в Бухаресте и Женеве, в Праге и Братиславе, в Белграде и Брюсселе… А теперь поет в Варне, своем родном городе. Учеба и концерты отнимают много времени, которое хотелось бы провести с морем. Однако это не уменьшает его любви к морю. Труд прокладывает дорогу таланту к вершинам искусства. Тяжкий труд, но плодотворный и радостный. Предстоят годы учебы в Италии и Советском Союзе, куда посылает сына варненского грузчика народное правительство на государственные средства. Мастера двух лучших певческих школ мира — итальянской и русской, — тончайшие ювелиры, будут шлифовать грани его голоса. И он засверкает не только всеми цветами, но и переливами радуги.

Болгарин, певец, коммунист с волнением, как свои самые счастливые морские «рейсы», вспоминает гастроли в Ленинграде и Одессе.

— Нет другой такой страны на свете, — говорит Костов, — где бы так ценили, понимали и возвышали искусство!..

Всюду восторженно встречали его советские зрители. Не было арий, которые не приходилось бы исполнять на «бис».

Навсегда осталась в памяти и в сердце артиста встреча с одесскими моряками и грузчиками на палубе корабля.

Тодор пел песню о море. Пел самозабвенно, вкладывая в нее всю силу своего голоса, всю свою душу. И слышался в этой песне рокот родного Черного моря — могучее дыхание его могучей стихии. Казалось, артист воплотил в своем голосе всю не перекладывающуюся на музыку гамму моря. И был слышен в этой величественной музыке плеск рук подростка, плывущего к борту вражеской баржи, и грохочущий взрыв среди шквального шторма!

1959 г.

Первая гроздь

Солнце село на волнистый отрог Балканского хребта и словно скатилось с него за черту невидимого. С моря дохнуло прохладой. Ожили, затрепетали в яблоневых ветвях большие, как ночные бабочки, зеленые листы, на которых еще не стерлись с весны крапины медного купороса.

Из сада вышел крупным шагом мужчина по возрасту десятков трех с половиной, в белой рубахе нараспашку и взял направление к виноградникам.

Тут, на проселке, я и перехватил его, Николу Ковачева, председателя трудового кооперативно-земледельческого хозяйства «Димят» в селе Бяла.