Большая судьба

Многое предстояло сделать, и, прежде всего, нужно было добиться, чтобы русские косы были лучше и дешевле иностранных.

Павел Петрович энергично взялся за дело. Он написал в Московское общество сельского хозяйства письмо, которое было опубликовано в «Земледельческом журнале».

Аносов прекрасно понимал, что его противники готовятся к жестокой схватке. До Златоуста дошли слухи, что австрийский заводчик полковник Фишер прибыл из Шафгаузена в Петербург с партией отличных кос. Он несколько недель осаждал департамент горных дел, подкупал чиновников и добивался испытания своей продукции. Австриец добрался до самого министра финансов Канкрина и уговорил его.

Павел Петрович предвидел трудности и всю зиму находился на Арсинском заводе. Изредка он заезжал домой, прокуренный дымом, усталый и пыльный, и, наспех перекусив, уже бежал на оружейную фабрику. Татьяна Васильевна умоляюще смотрела на мужа:

— Павел, ты бы пожалел себя! Отдохни с дороги!

Но Аносова не тянуло к домашним делам, он торопился к литейщикам, где его поджидал Швецов.

В тревогах и в непрерывной работе прошла зима. Наступил март. Косы были готовы. Вскоре пришло уведомление департамента о предстоящем испытании. Косы уложили в ящики и погрузили на подводы.

Павел Петрович написал второе письмо в Московское общество сельского хозяйства:

«Милостивый государь! Посылаю при сем в Москву косы с большей надеждой, нежели прежняя. Испытания прошедшей осенью, меры, принятые к избежанию недостатков, и частая поверка заставляют меня быть уверенным, что они выдержат все пробы, необходимые для кошения. Из 15 кос, взятых для общества, только одна, большой руки, несколько трудно отбивалась, но и ту я послал, не желая отступать от уведомления, что косы взяты без выбора. Впрочем, опыт на деле покажет ее достоинство.

Прочитав в «Земледельческом журнале» статью о кошении ржи в удельном имении Симбирской губернии, я направил также 100 кос к господину управляющему, статскому советнику Бестужеву; в виде опыта я прошу его оказать содействие к ознакомлению с ними крестьян…»

Тем временем в Петербурге произвели испытания австрийских кос и аносовских. Пригласили опытных мастеров и помещиков. Испытания повторяли много раз.

Эксперты вынуждены были записать в акте:

«Одна златоустовская коса закалена жестче шафгаузеновских и так остра, что превзошла 120 кос штирийских, выбранных из 600 таких же кос. Она выдержала в 1836 и 1837 гг. по два покоса и две ржаных жатвы…»

Кончилась распутица, отшумело половодье, на Москве зацвели сады, когда арсинский приказчик доставил Московскому обществу сельского хозяйства последнюю партию аносовских кос. Стоял теплый облачный день. На опытное поле Петровской сельскохозяйственной академии съехалось и сошлось много народу. Простых людей неохотно допускали до зрелища, но они-то живее и восторженнее всех отзывались на каждую удачу русских людей. Любо было смотреть, как ровно двигались ряды косарей, одетых в яркие кумачовые рубахи. Под их могучими взмахами покорно валами ложилась душистая влажная трава.

На луга наехал широкоплечий, с бычьей шеей купец Соловьев. Он легко выскочил из пролетки и побежал к косарям. В темно-синих широких шароварах, заправленных в лакированные сапоги, в длинной рубахе, он шел следом за работниками и удовлетворенно крякал:

— Э-эх, размашисто! Э-эх, хорошо!

Наконец, не утерпев, крикнул рослому косарю:

— А ну, милый, дай-ка мне аносовскую, вспомню старину! — Скинул купец полотняный картуз, расстегнул воротник рубахи и взял косу. — Берегись! выкрикнул, размахнулся и пошел следом за другими. Он шел прямо, не сгибаясь, красиво и плавно размахивая косовьем, и подбодрял шедших впереди косарей:

— Нажимай, нажимай, родимые, а то пятки прочь!

Купец прошел длинный загон туда и обратно, раскраснелся.

— Ну, Семен Николаевич, хватит с тебя, хватит! — кричали ему из толпы знатных гостей. — Гляди-ка, всех московских купцов ославишь на весь свет!

Купец блеснул белыми зубами.

— Честный труд — превыше всего! Из мужичья вышел и земле поклонюсь! весело откликнулся он и воткнул косовье в луговину. — Бог с вами, полудневать пора!

Косовицу прекратили, а косы отнесли в лабораторию. Ни косарей, ни простой народ не пустили к порогу, но никто не расходился, — все ждали решения. Из домика то и дело доносился зычный голос купца Соловьева:

— Не плутуй, не плутуй, родимые!..

В акт испытания пришлось занести:

«По достоинству кос, златоустовские косы г. Аносова не уступают штейермаркским косам всех штемпелей (коих более ста), кроме кос, поступающих в продажу под штемпелями «бокала» и «весов».

В рассмотренных образцах находятся косы, по доброте своей не уступающие и «бокалу» и «весам», но не имеют еще ни того наружного вида, ни склада, какой приобрели косы под означенными штемпелями от многолетнего постоянного выделывания их всегда по одному лекалу. Златоустовские косы на вид белые, и пока покупщики не привыкли к доброте белых кос, то вороненый цвет штейермаркских будет им казаться лучше, хотя от него и не зависит доброта и достоинство косы.