Большая судьба

— Ну и врет, ой, и врет… Послушаем дале… Ты скажи, что же Аносов? — выкрикнул он на всю избу.

— Аносов? Что мог поделать он? Известно, любовался и вздыхал. Ай, хорош булат! «Продай, хозяин, клинок, всё отдам!» — предложил он баю. Киргиз хитро прищурил глаза и стал теребить жесткую бороденку. Он покачал головой и ответил Аносову: «Теперь не делают таких булатов, а этот ты беден купить!». Аносов хотел рассердиться, но тут звякнуло монисто, и бай покосился на полог. И увидел Аносов в щели, как огоньком мелькнули жаркие женские глаза. «Ах, красавица!» — подумал он, но пора было уходить. Наступил вечер, солнце улеглось за холмами, за юртой лаяли псы. Пора спать!.. Утром Аносов ускакал с башкирами в степь. И что вы думаете? На кургане под Чебаркуль-озером он увидел всадника. Сорвался всадник с места и, как ветер, понесся навстречу Аносову. Под копытами разгоряченного коня сверкали брызги росы. Русского нагнала черноглазая киргизка и, размахивая булатным клинком, закричала ему: «Эй, слушай, возьми меня!». Ой, как хороша была девушка! Стройна, глаза полны блеска. Торопясь, страстно она о чем-то говорила ему, но Аносов ничего не понимал. Башкиры слезли с коней и подошли к ним. Аносов спросил: «О чем она говорит?» — «Она рассказывает, что убежала от старого бая и захватила клинок. Красавица просит джигита укрыть ее в степи, а в награду предлагает клинок». Степняки пытливо смотрели на русского. Аносов молча взял девушку за руку и залюбовался ее смуглым лицом. «Нет, милая, скачи обратно. Я не хочу крови!» — покачал он головой. И башкиры от этого повеселели. Но один из них сказал: «Ее убьет бай!». Аносову стало жалко беглянку, и он сказал степнякам: «Везите ее обратно. Скажите, что русский насильно увез ее, а вы отняли добычу и возвращаете хозяину». Башкиры перевели слова Аносова. Девушка вспыхнула, сверкнула злыми глазами, пронзительно взвизгнула, огрела скакуна плетью, как птица взметнулась и унеслась в степь. За ней умчались и башкиры. В степи остался один Аносов. Сверкал росистый ковыль, из-за древних курганов поднималось солнце. Он был один среди необъятного простора, и всё, что случилось минуту назад, казалось ему сном…

— Поди ж ты, ловкая басня! — проворчал литейщик.

— То не басня, а сказка арапская, — отозвался сосед. — Ишь, и ловок шельмец: говорит, что бисер нижет. Эй, ты! — окрикнул он чернявого. — Уж коли начал, то договаривай…

— Вестимо, надо поведать, что дальше с Аносовым было, — согласился купец. — Ночь велика, а веселое слово гонит скуку!

— Что ж, можно и дальше, — согласился рассказчик. — Вот что произошло. Аносов один пустился в путь. Ехал он степью, а она — широка и без конца, без краю. Ни кибиток, ни караванов, — ковыль, ковыль без конца да в небе орлы! Только на седьмой день у ручья ему попалась землянка, а из нее вышел старик: он был древен, беззуб, с сетью тонких морщин на лице. Аносов рассказал ему про хана из коша Сабакуль и про булат. Старик заморгал глазами, ухмыльнулся: «Ты ехал шесть дней, но путь к булату лежит дальше на восток. Я знаю за озером караванную дорогу, а она, быть может, приведет тебя туда, где делают булат. В старину и здесь имелись мастера, да перемерли…» Аносов попросил старика: «Дед, покажи дорогу!». Старик был легок на ходу: он вывел путника на протоптанную караваном дорогу. Аносов нагнал торговый караван и упросил взять его. Туркмены в бараньих шапках раскачивались на высоких верблюдах; они подозрительно оглядели Аносова, но польстились на обещанную награду, и он остался в караване. Днем было жарко: путники пекли яйца прямо в песке. Ночи были душные, нестерпимо мучили москиты…

— Ну и ловок на язык! — вздохнул сосед Швецова. — Ни слова правды, а слушать готов.

— Вот и я лежу и думаю, что дальше будет? — отозвался литейщик. — Всю жизнь бок о бок проробил с Павлом Петровичем. Прост, трудяга, а наплели чего…