Большая судьба

— Знаешь, отец, еще полководец Суворов сказал: «Деньги — дороги, жизнь человеческая — еще дороже, а время — дороже всего! Управляй счастьем, ибо одна минута решает победу!». Мы с тобой не растратили ни одной минуты, и нам краснеть не придется.

Глаза литейщика вспыхнули.

— А всё-таки мало человеку отпущено! — с задором сказал он. — Я хотел бы тысячу лет прожить!

— И тогда бы опять сказал: мало! — ответил Аносов. — Дело не в этом. Римский философ Сенека очень умно сказал: «Жизнь достаточно продолжительна, если уметь ею пользоваться!».

— Вот это правильно! — подхватил старик. — Время — великая ценность, и его надо расходовать бережно и расчетливо! Умные слова ты сказал, Петрович!

На заводской вышке отбили десять глухих ударов. Звездная ночь глядела в окна, не хотелось уходить из цеха.

В этом году весна на Урал пришла хмурая, неспокойная. То ярко засветит солнце, и тогда на лесных еланях голосисто защебечут птицы, то внезапно задует пронизывающий сиверко, и тогда отогретые леса и синие горы снова уходят в густую туманную мглу. Чудно как-то было: под ногами журчали талые воды, а сверху валил густой снег. Аносов в эти дни объезжал заводы и, перевалив увал, прибыл в Миасс. Издалека до него донесся с золотых приисков гул машин и человеческих голосов. Работа шла хорошо. Настроение у Павла Петровича было бодрое. Он удовлетворенно поглядывал на городок, на излучины быстрой речушки. Миасс обстроился, у приисковых лавок толпились жёнки, ребятишки, — ждали выдачи казенного довольства.

Кони пронесли Аносова по широкой улице и поровнялись с кабаком. Визгливые голоса неслись из распахнутых дверей, — шла гульба удачливых старателей.

— Глянь-ка, барин, — оборотясь, крикнул кучер и указал на валявшееся в дорожной грязи тело. — Вот черти, чуть не убили!..

Кони фыркнули и, сдержанные сильной рукой, разом остановились.

— Эй, золотая рота, — ожесточенно заорал с козел бородач. Поднимайся, дьявол!

Аносов вышел из экипажа и сурово сказал кучеру:

— Слезай да подними человека! Погибнет от холода!

Кучер слез с козел, шагнул в грязь и схватил пьяницу за плечи.

— Батюшки, да это Сюткин! — ахнул он.

На Аносова бессмысленно глядело тупое, опухшее лицо.

— Вот что делает с трудягами проклятое золото. А ведь какой парень был! — с жалостью сказал кучер и выволок Сюткина к домику. — Эй, люди, приютите несчастного!..

Из калитки вышла бойкая жёнка, огляделась и махнула рукой:

— Всё равно погибший человек… Отоспится и опять в кабак клянчить… Спился малый… Загубили…

Аносов ничего не сказал. Расстроенный он забрался в экипаж и быстро помчался к приискам…

…В июне установились дороги. Из Уфы в Златоуст пришли караваны. Площадь перед заводом напоминала торжище: ревели верблюды, суетились приемщики оружия, начиналась веселая пора, а Аносову приходилось покидать Урал.

Утром подали экипаж. Павел Петрович появился на крыльце в дорожном плаще. Перед домом горного начальника безмолвно стояла огромная толпа, а впереди всех Швецов.

На мгновение Аносов застыл на месте: теплый комок подкатился к горлу.

У крыльца появилась вдова с Демидовки. Она поклонилась ему и заплакала:

— Батюшка, никак нас покидаешь?

Павел Петрович обнял ее и сказал:

— Ну, ну, свет не без добрых людей…

К экипажу ему приходилось пробираться в людской тесноте. Каждый хотел сказать теплое слово уезжающему.

Литейщик обнял Аносова, и они трижды поцеловались.

Кто-то в толпе громко крикнул:

— Айда, распрягай коней, до расстанья на себе довезем!

Аносов взобрался на подножку экипажа. С обнаженной головой он поднял руку и сердечно попросил:

— Друзья мои, не нужно этого! Не утяжеляйте мне разлуку с вами. Спасибо за всё, за совместный труд…

Он замолчал, невольная слеза выкатилась из глаз. Смахнув ее, он опустился на сиденье. Толпа расступилась, и кони медленно тронулись…

Но вот тройка вырвалась на простор и рысцой понесла в горы. Над хребтами сияло солнце, раскинулся голубой простор.

Аносов приподнялся и взглянул на городок, который уходил назад, постепенно скрываемый горами и лесами.

— Прощай, Златоуст! Прощайте, дорогие труженики! — грустно вздохнув, сказал Павел Петрович и подумал: «Что-то ждет меня впереди?».

Глава седьмая ЛЕГЕНДА ОБ АНОСОВЕ

Сталевар Швецов возвращался из дальнего завода в Златоуст. Ныли старые натруженные кости. Колесный путь по горам — беспокойный, томительный. В долинах продувало осенним ветром. Березовые рощи осыпали землю золотыми листьями, последним ярким багрянцем пылали осиновые перелески, только темно-синие ельники не меняли окраски и хмуро шумели под холодным ветром. В небе не раздавались трубные крики журавлиных стай: перелетные птицы покинули Урал, охваченный дыханием осени. Только на глухих озерках да в тихих речных заводях уныло плавали одинокие утки-подранки да обессиленный лебедушка, — не видать им больше ясных теплых дней!

— Невеселая старость — осень человеческая! — тяжело вздохнул сталевар, поглубже натянул шапку и свистнул конькам: — Ну, пошли, резвые!

А мысли тянулись грустные, без конца и краю. Тосковал Николай Николаевич об Аносове.