Большая судьба

— Эх, барин, всё идет от большого упорства и терпения. Каждый камень открывается только умельцу. Дурная рука всю красоту зарезать может. У каждого камня своя нежность. Возьмем, к примеру, аметист. Приятный самоцветик, а не сразу свою игру покажет. Краску надо ловить. Опусти камешек в водицу, и что же? Со всего самоцвета краска сбежится в один куст синего-пресинего цвета. И ставь этот куст в низ камня, и тогда аметист станет бархатным, теплым. Так и с яшмой, и с другим камнем совет надо держать, примериться, как его взять, чтобы красоту показать, да во всей силе.

Старик говорил медленно, для каждого камня он находил ласковое слово, и сенатор, слушая его, всё больше и больше проникался уважением к ценному мастерству.

— Смотрите, что может сделать простой человек! — сказал он Аносову, который и сам не мог оторвать взора от голубой вазы.

Они долго еще стояли у шлифовальных станков и тихо беседовали с мастерами, любуясь их работой. Однако едкая пыль раздражала горло и легкие. Аносов снова почувствовал острую боль в горле. Сильная слабость овладела им, — он еле дождался, когда сенатор вспомнил об отдыхе…

Утром тронулись в Змеиногорск. Завод оказался скучным деревянным селением. Когда-то здесь была крепость с бастионами. Теперь всё обветшало, пришло в негодность. Кругом ни тени, ни садов…

— Крайне неинтересно, — с недовольной гримасой вымолвил Анненков.

— Ваше превосходительство, — с жаром отозвался Аносов. — Обратите внимание, рудники эти самые старейшие. Они более ста лет дают серебро. Известный вам ученый Российской Академии наук господин Паллас сказал про Змеиногорск, что он венец всех сибирских рудников.

— Превосходно! — одобрил сенатор. — Я рад за его императорское величество, что он владеет столь прибыльным рудником.

— Обратите внимание, ваше превосходительство, сколь скудно живут здесь рабочие люди. Трудятся они много, а выдачу хлеба им прекратили. Судите сами: ежегодно тысячу пудов серебра добывают, а жизнь проходит в невыносимых условиях, — страстно заговорил Аносов.

— Погодите минутку! — движением руки прервал его речь ревизор. — Вы, милый друг, не о том повели речь. Поверьте мне, сии простолюдины довольны своим положением. Неведение делает их вполне счастливыми. Познание же развивает только алчность… Ну, судите сами, что они видели хорошего? Живут наравне со скотом, и смеют ли они думать о лучшей доле?..

— Не говорите так! — оборвал сенатора Павел Петрович. — Вы не знаете их жизни. Это же люди, и какие превосходные люди!

Анненков отвернулся, глаза его стали льдистыми. Он не пожелал больше разговаривать. Вечером сенатор вызвал Аносова к себе и, показывая на доклад, написанный им, спросил:

— Вы хлопочете о сих людях и рудниках?

— Верно! О них я хлопочу! — подтвердил Аносов.

— Его величество государь не может отпустить средства на сомнительные предприятия, — холодно сказал Анненков. — Что еще имеете сказать мне?

— Прошу осмотреть рудники, и вы убедитесь, в каком они состоянии.

— Это глубоко? — трусливо спросил Анненков.

— Шахты достигли ста десяти сажен глубины, и там, безусловно, сыро. Вам следует убедиться в этом.

— Благодарю покорно, — язвительно отозвался сенатор. — А плавки можно видеть?

— Буду рад показать. Убедитесь сами в техническом расстройстве. Возведенные Козьмой Дмитриевичем Фроловым гидротехнические сооружения требуют ныне большого ремонта.

— Ничего, постоят и дальше. А плавки я посмотрю завтра непременно. Любопытно видеть, как рождается серебро.

Утром, освеженный ванной, сенатор отправился в литейные. Он шел по широкой улице и хмурился. Мрачное здание завода ему не нравилось. Встречные работные, завидев начальство, останавливались, брались за шапки и низко кланялись. Сенатор равнодушно проходил мимо. Однако его зоркий глаз схватывал и запоминал всё.

— Неужели эти грязные мужики смыслят в плавках? — недоверчиво спросил он Аносова.

Павел Петрович вспыхнул.

— Это прекрасные мастера по литью. Вы сами сейчас убедитесь в этом!

Они вошли в литейную, где у плавильных печей старались литейщики. Все они при виде начальников обнажили головы. Только один седобородый старик остался в шапке.

— Кто это? — сердито спросил Анненков.

— Он наблюдает за плавкой, — пояснил мастер.

— Высечь его! Сто лозанов! — выкрикнул, багровея, ревизор.

— За что же, барин? — вдруг сообразив, спросил старик.

— За непочтительность к старшим!

Сенатор и Аносов прошли вперед. Не видя вблизи работных, Павел Петрович тихо заговорил:

— Старик, которого вы приговорили к ста лозанам, выполняет трудную обязанность. Изо дня в день он наблюдает за плавкой сквозь небольшое отверстие.

— Для чего это нужно? — недовольно проворчал Анненков.

— Он следит, чтобы не пропустить того мгновения, когда серебро окончательно расплавится и начнет улетучиваться. Старик, которого вы решили наказать, ваше превосходительство, за долгие годы испортил зрение до того, что ничего не видит, кроме ослепительного серебряного блеска.