Большая судьба

— Чего же удивляться: так самим господом положено, — безмятежно отозвался сенатор. — Бай, без сомнения, умен, вот и сыт, и красавицами окружен, а пастух глуп, к тому же лентяй, — вот и гол, и желудок у него пуст! Где ему, нищему, жену прокормить!

Они говорили на разных языках, и раздосадованный Аносов, отвернувшись, стал разглядывать степь, полную буйного майского оживления. Смолк и сенатор. В стороне сверкали разливы Иртыша, веяло прохладой. Анненков задремал. В казачьих станицах застыла мертвая тишина. Лишь на безграничных пастбищах паслись резвые конские табуны да в синем небе, высматривая добычу, кружили орлы-стервятники.

Долог, долог путь по сибирским дорогам! Но еще томительнее и тяжелее показался он Аносову на этот раз. Спустя несколько дней они проехали старую сибирскую Колывань, минули Бердск, добрались до Тальменки и только изредка перекидывались скучными отрывочными фразами.

Вечером на закате перед ними поднялся высокий берег Оби. Аносов оживился. Наконец-то Барнаул!

По приказу сенатора тройка помчала их прямо к белокаменному дому начальника Колывано-Воскресенских заводов. Осматривая особняк, Анненков заметил:

— Прекрасен!

Еще более изумился столичный ревизор, когда вступил в покои, убранные с большим вкусом и роскошью. Оглядывая обширные залы, устланные бухарскими коврами и заставленные горками с чудесным фарфором, сенатор не удержался и восхищенно воскликнул:

— О, да здесь уголок Петербурга!

Его угостили изысканным обедом, который подавали вышколенные лакеи в темных фраках и белых перчатках. Горные чиновники, в большинстве инженеры — питомцы Горного корпуса, вели непринужденный разговор о литературе и театре; они были изящны, речи их — остроумны и свободны. Анненков за чашкой крепкого черного кофе шепнул Аносову:

— Кто бы мог подумать, что здесь я встречу таких милых людей и такой комфорт!

Но еще больше удивился сенатор вечером, когда прибыл на бал. Он не верил своим глазам: перед ним кружились пары, ничуть не уступавшие в нарядах и манерах столичному обществу. Барнаульские дамы тоже были одеты со вкусом, многие из них говорили по-французски, — всё здесь напоминало уголок великосветской петербургской гостиной.

На вопросительный взгляд сенатора Аносов шепнул:

— Не удивляйтесь: горные инженеры — люди просвещенные. Единственная утеха для них в сем глухом месте — книги, музыка и хороший наряд. Верьте, есть дамы, которые наряды выписывают из Парижа…

Павел Петрович смолк, не досказав своих мыслей. А хотелось добавить, очень хотелось: «И всё это добывается не совсем честными путями. Есть которые и плутуют сильно»…

Анненков не интересовался ни прошлым Барнаула, ни заводами. Ему не хотелось расставаться с приятным обществом, но прогонные, командировочные гнали его дальше.

— Везите меня туда, где больше всего добывается серебра, — попросил он Аносова.

— Тогда вам необходимо посетить Змеиногорск, — ответил Павел Петрович. — Вы увидите старейшие рудники на Алтае.

— Превосходно! — согласился сенатор.

И вот тройка снова мчит Аносова и сенатора по степи к быстрому Алею. Степи скоро надоели столичному гостю.

— Где же горы, где же Алтай? — хмуро спросил он Аносова.

Только на второй день за почтовой станцией Калмыцкие Мысы в синей дали встали Алтайские горы. Невысокие сопки кутались в облака.

— Значит, скоро и заводы? — спросил ямщика сенатор.

— Что ты, барин, только полпути отмахали. Нам еще скакать и скакать! — весело отозвался тот, горяча и без того быстрых и выносливых коней.

— Я полагаю, что вам небезинтересно будет посетить Колыванскую шлифовальную фабрику, — осторожно заметил Аносов. — На ней изготовляются знаменитые вазы. Вы помните «Царицу ваз»? Ее изготовили в этом краю.

— Всё, что касается интересов моего государя, меня радует, — с важностью ответил ревизор. — В Колывань, так в Колывань!

— Э, барин, — вдруг горячо заговорил ямщик. — Милее нашего края на земле не отыскать! Любого цвета камень здесь найдется. Мраморы, порфиры, яшмы, — глаз не отвести. Сказывают, когда царица те камни-самоцветы увидела — обомлела. И наказала она каменное диво сделать…

— И что же произвели мастера? — снисходительно спросил у ямщика сенатор.

— Такую дивную чашу, барин, выточили из зеленой волнистой яшмы, будто невиданный сказочный цветок распустился, — восхищенно сказал мужик, — век бы смотрел на эту красоту и не отрывался! Не всякому дано вдунуть в мертвый камень живую красоту. Мастерство это не зря далось простолюдину, сам богатырь Колыван Иванович, человек неимоверной силы и ласковой души, передал его народу.

— Что за богатырь? — полюбопытствовал Анненков. — Расскажи. Да не сделать ли нам привал на бережку?

Аносов оживился и крикнул ямщику:

— Останови, братец!

Коней не распрягали. Освежили лица в ручье, напились и посидели на шелковистой свежей траве. Сенатор размяк, подобрел и напомнил ямщику:

— Ну-ка, рассказывай, что за богатырь такой Колыван Иванович!

Широкоплечий детина радостно улыбнулся начальникам и спокойным неторопливым голосом повел свой сказ: