Большая телега

Поэтому я глажу собаку и прощаюсь с хозяйкой, от избытка чувств прижимаю руку к сердцу – нелепый, старомодный жест, но сейчас он уместен как никогда – и быстро, не оборачиваясь, иду в сторону моря.

Интересно, думаю я, а как она с соседями договорилась? Ладно, предположим, друзей у них тут нет, в гости по вечерам не ходят. Но ведь здороваются при встрече. Новостями обмениваются: новая пекарня открылась на углу, электричку в восемь сорок отменили и так далее. Неужели предупредила всех, чтобы ее не замечали? Немыслимо. Хотя…

Я уже час только о них и думаю, сидя на камне среди цветущего шиповника. И чем дальше, тем больше впечатляюсь. Лихо закрученная история о любви, жизни и смерти. Дурацкая, но очень хорошая. Женщина эта, как ни крути, молодец. Не растерялась, не стала мучить человека правдой, а мгновенно включилась в игру. И не на день – на годы. В ситуации, когда может помочь только чудо, совершить которое никто не в силах, взять да и сделать вид, будто оно уже произошло – гениально. Мне бы в голову не пришло.

– Она, конечно же, не умирала.

Звонкий детский голос раздается откуда-то сверху. Все, мрачно говорю я себе, приехали. Духовидца из меня не вышло, зато голоса ангелов будут у нас теперь вместо радио. Очень хорошо. Именно то, чего мне всю жизнь не хватало.

Потом, наконец, поднимаю голову и вижу обладателя голоса. На соседнем камне стоит мальчик лет десяти, смуглый и темноглазый, с такой роскошной шапкой спутанных черных кудрей, что я невольно проникаюсь к нему сочувствием, думаю: что ж ребенка к лету не подстригли, изверги, жарко же. И только потом понимаю: происходит что-то не то. Откуда этот малыш знает, что…

– Йоханна не умерла, – повторяет мальчик. – Вы с ней, собственно, и разговаривали. Нет у нее никакой сестры. Они оба вас морочили, и Эрик, и Йоханна. Бывшие актеры, скучно им на пенсии, вот и выдумывают невесть что, разыгрывают приезжих, местные-то их давно раскусили, ни одному слову не верят, и правильно делают. А вы поверили. Больше никому не давайте себя морочить! – строго говорит он.

Я молча киваю. Слова у меня закончились – не только английские, но и русские, и вообще все. Мне уже не только сказать, а и подумать-то нечего. В опустевшей голове шумит море, как в огромной выскобленной раковине.

– Мне всегда очень неловко, когда они морочат людей, – говорит мальчик. – Не люблю, когда обманывают. Но тут уж ничего не поделаешь. Тем более, они очень хорошие. Добрые, веселые люди. И розыгрыши устраивают ради веселья. Но мне все равно это не нравится. А вас совсем жалко стало. Другие послушают, покивают, пожмут плечами и пойдут. А вы близко к сердцу приняли. Как будто с вами случилась вся эта ерунда. Поэтому я пришел вам сказать, что Йоханна не умерла. Не грустите.

– Хорошо, – мне наконец удалось подобрать приличествующие случаю слова. – Я не буду грустить. Спасибо тебе. Передай Йоханне, это хорошо, что она жива. Так лучше всего.

– Нет, что вы. Я ей ничего не буду говорить, – мальчик качает головой. – Я не могу. Пусть думают, что у них все получилось. Они знаете как радуются, когда получается?

– Ладно, пускай радуются, – соглашаюсь я и лезу в карман за сигаретами. Прикуриваю, поднимаю голову, но мальчика на камне уже нет. И вообще нигде. Интересно, куда он подевался? Камни тут невысокие, за таким и ребенок не спрячется, и вокруг совершенно пустой пляж, только черная болонка стремительно бежит в сторону города, лапы увязают в песке, а лохматые уши развеваются на ветру как маленькие паруса.

ρ, σ

– Нет, саги о людях из Кошачьей долины я, видимо, не издам никогда, – вздыхает Ирина Рувимовна и сердито косится на телефон, трубку которого только что опустила на рычаг. – Еще один переводчик вышел из строя. Говорит, по уши завален другой работой. Той, за которую нормально платят – этого он не сказал, но я и сама понимаю. Обещал, что через три-четыре месяца вернется в мои объятия, но я, знаешь, уже не верю. Все они так говорят, а толку-то. Ладно, по крайней мере, с этим все в порядке, я имею в виду, жив-здоров. После того, как его предшественник пропал без вести…

– Это как?

– А ты не знал? Погоди, ты что, не был знаком с Олегом?

– Смотря с каким. Имя, прямо скажем, не самое редкое.

– Ну как с каким? С Торвальдсеном, конечно. Кроме него у нас, слава Богу, пока никто не пропадал.

– Ириночка Рувимовна, вы с кем сейчас разговариваете? – улыбаюсь. – Явно не со мной. Я же у вас не работаю. И вообще в Берлине живу, уже пятнадцатый год как. Я не только вашего пропавшего Торвальдсена не знаю, а даже про саги о людях из Кошачьей долины впервые в жизни слышу. Что это такое вообще?

– Ох, миленький. Как же это может быть, что я тебе не рассказала? Наверное, уже просто вообразить не могу, что есть на свете человек, который о них не знает, я-то только ими и занимаюсь последние три года.

– Тогда понятно. В последний раз я заходил к вам, страшно сказать, почти четыре года назад. Картинку принес для переиздания «Саги о Греттире», даже не знаю, кстати, вы ее использовали или нет?