Большая телега

– Вот этого как раз никто и не знает. Было так: в один прекрасный день его попутчики, как я понимаю, устали от праведной жизни и решили поиграть в пиратов. В смысле, накачались ромом и стали горланить песни, мальчики это любят, и ты тоже, по глазам твоим завидущим вижу… Но Олег, насколько я его успела изучить, должен был довольно быстро заскучать в такой обстановке. И, видимо, от скуки стал прилежно созерцать морскую даль. И вдруг как заорет: «Земля, земля»! Вся компания тут же прибежала смотреть: что, где, какая земля? А ничего, нигде, никакой. Эти горе-мореходы потом клялись и божились, что никто ничего не увидел, тем более, что туман вдруг стал сгущаться, хотя только что и намека на него не было, и в прогнозах погоды никакого тумана не обещали, а то бы они так не расслабились. Но там, уверяю тебя, и без тумана видеть нечего, Северное море давным-давно изучено вдоль и поперек, каждая квадратная миля его тщательно перенесена на карты, в таких местах географических открытий не делают. В общем, вообрази себе эту батальную сцену. Стоит на палубе компания, мягко говоря, нетрезвых, небритых, краснолицых от солнца и рома викингов в белых шортах, и все хором твердят: «Нет никакой земли», – а один истошно орет: «Да вот же остров, и дома на берегу, и маяк на скале, это ж как надо было набраться, чтобы у себя под носом ничего не видеть!» Товарищи Олега уже потом, задним числом удивлялись, что на него нашло: в жизни ни с кем не спорил, считал, что навязывать другим свою правоту – последнее дело, и вдруг так разошелся, хорошо хоть, в драку не лез.

В конце концов, Олег объявил, что все вокруг сошли с ума и одновременно ослепли, один он молодец, отвязал спасательную шлюпку, прыгнул в нее, да и был таков. В другой день его бы, конечно, остановили, а тут все пьяные, соображают туго, пока до них дошло, что он делает, шлюпки и след простыл – туман же, видимость никакая. Бедняги сразу протрезвели, когда поняли, что произошло, а толку… Потом они, конечно, долго Олега искали. И спасателей вызвали, дело-то серьезное, человек пропал. Там все на ушах стояли, только что через решето море не просеяли, но тщетно. Ни Олега, ни шлюпки, даже ни единого ее обломка не нашли. Ребят этих, приятелей его, мне очень жаль, они-то до сих пор переживают, считают себя виноватыми. В общем, так оно и есть, но лишь отчасти… Ладно, что теперь рассуждать. Пропал человек, и пропал. Нет его.

– И все? – Разочарованно спрашиваю я.

Жалко, конечно, этого ее Олега. Но история самая что ни на есть дурацкая, как все или почти все истории о глупостях, совершенных по пьянке. Как гуляют потомки викингов, я знаю не понаслышке и давно уже закаялся связываться с ними в эти прекрасные моменты.

– Все, да не все. Я тебе обещала, что сестра у нас вместо ружья Станиславского припасена? Ну вот, можешь поднимать руки, сейчас выстрелю. Примерно через год после того, как Олег пропал, в Христиании появился один странный тип. То есть, вообрази, каким нужно быть, чтобы показаться странным в Христиании, где на каждого добропорядочного гражданина приходится не меньше дюжины уникальных причуд. Я этого человека, конечно, не видела, поэтому рассказывать могу только со слов Уны, Олеговой сестры – мы с ней с тех пор несколько раз говорили по телефону и, будь я моложе, пожалуй, подружились бы, сейчас-то мне просто жалко тратить время и силы на дружбу; впрочем, не обо мне речь. Так вот, Уна рассказывала, что этот странный тип бродил по Христиании и расспрашивал всех, как ее, то бишь, Уну Торвальдсен, найти. В конце концов, ему показали их дом, и он туда заявился: длинный, как отставной баскеболист, тощий, как стебель камыша, рыжий, как морковь, в бархатной зеленой полумаске и, невзирая на ясную погоду, с раскрытым зонтом, да не простым, а зеркальным. То есть, если я правильно поняла Уну, которая глаз с зонта не сводила, его просто с двух сторон обшили или оклеили осколками зеркал, но, вполне возможно, это было сделано по какой-то другой, неизвестной нам с Уной технологии. Владелец удивительного зонта поздоровался, спросил: «Ты Уна Торвальдсен?» – не дожидаясь ответа, сунул ей в руки объемистый пакет и был таков. А знаешь, что было в пакете?

– Догадываюсь только, что не переведенные для вас саги о людях из Кошачьей долины. Потому что тогда вам не пришлось бы искать нового переводчика.

– Правильно догадываешься, – вздохнула Ирина Рувимовна. – В пакете были драгоценные камни. Три с лишним кило отборных самоцветов, можешь себе вообразить. Настоящие драгоценности, не стекляшки. И записка, отпечатанная на пишущей машинке: «Милая Уна, у нас эти камни валяются под ногами, иногда дети подбирают их для игры, и я рассудил, что и твоим малышам такие игрушки не помешают».

– И как, не помешали? – Усмехнулся я.