Большая телега

– С переизданием тогда ничего не получилось, – вздыхает она. – Но я не теряю надежды, поэтому картинку не отдам; к тому же, я все равно не помню, куда ее засунула… Погоди, это что, четыре года назад было? Правда?

Ирина Рувимовна глядит на меня с таким изумлением, словно прошло не четыре года, а целых сто лет, и я вернулся из Страны Фей с седой головой, разбитым сердцем и полными карманами пепла вместо золота.

– Ну я и заработалась! Любимый ребенок на четыре года пропал, а я даже соскучиться не успела. И значит, у меня нет морального права надрать тебе уши за долгое отсутствие – вот это действительно обидно!

Я улыбаюсь. Все это совершенно в ее духе; соскучиться – ладно бы, похоже, Ирина Рувимовна так заработалась, что даже постареть толком забыла. В какой-то момент, задолго до нашего знакомства она, надо думать, спохватилась, завела себе несколько глубоких морщин и пару шикарных складок у рта, но потом опять закрутилась, забегалась, пустила отвественный процесс старения на самотек, и теперь в свои семьдесят восемь выглядит до неприличия молодо, «несолидно», – кокетливо сокрушается она.

– Так что за саги-то? – Спрашиваю. – И как это – «из Кошачьей долины»? Какая может быть в Исландии Кошачья долина? Откуда там кошки?

– Так вот именно из-за кошек эти саги до сих пор никто никогда не издавал! – Ирина Рувимовна воздевает к небу длинный когтистый указующий перст и торжествующе хохочет. – Все думали – фальсификация и предпочитали не лезть в это дело, чтобы не оказаться посмешищем. Понимаешь, все три существующие рукописи датируются шестнадцатым веком и, похоже, вышли из-под пера одного и того же переписчика. С одной стороны, в этом нет ничего необычного, некоторые саги были впервые записаны именно в то время. А с другой – откуда взялись кошки? И кто сказал, будто люди в шестнадцатом веке не умели развлекаться за чужой счет? Понятно, что и в этом случае документ имел бы огромную ценность, вопрос – кто рискнет написать комментарии к его изданию? И с какой позиции будет рассматривать текст? В общем, все наложили в штаны, и я, каюсь, тоже… И вдруг наши датские коллеги обнаруживают свидетельства, что в середине одиннадцатого века викинг Бьярни Горелый, сын Торстейна Едока действительно привез в Исладнию кошку и поселил ее на хуторе своего брата Эйвинда Хмурого. Это произвело на всех столь сильное впечатление, что Лошадиная Долина, где в то время жил Эйвинд Хмурый, была переименована в Кошачью Долину, и новое название продержалось лет двадцать – пока была жива кошка, и еще несколько лет после ее смерти. Но потом впечатления потускнели, и долина снова стала Лошадиной… Понимаешь, что это значит? Саги о людях из Кошачьей долины были созданы в течение этих двадцати лет. То есть, мы имеем дело с подлинными текстами, с настоящими исландскими сагами, созданными в одиннадцатом веке, причем очень точно датированными. И конечно, я во всеуслышанье заявила, что не умру, пока их не издам. И теперь начинаю понимать, что это неосторожное заявление вполне может обречь меня на принудительное бессмертие. Ну, хоть черное пятно над левой бровью пока не появилось[46], и на том спасибо.

– Для вас, по-моему, бессмертие не катастрофа, – говорю я. – Из вашего ума еще поди выживи, скучно вам тоже нескоро станет, а характер у вас и так не подарок, хуже, небось, не будет.

– Да я не то чтобы против, – вздыхает Ирина Рувимовна. – Но не такой же ценой! Я решительно отказываюсь жить в мире, где саги о людях из Кошачьей долины до сих пор не изданы по-русски. Но именно в таком мире я и живу. Это возмутительно! И еще Олежка Торвальдсен пропал, а это уже вообще ни в какие ворота. Совсем молодой был, твой ровесник или даже немного младше, мой лучший переводчик с древнеисландского и современных скандинавских языков, кроме, разве что шведского, и бог с ним. Такие переводчики раз в сто лет рождаются, поверь мне, я не преувеличиваю… При этом Олежке еще и деньги не были нужны, можешь себе представить. Работал исключительно ради собственного и моего удовольствия. Ангел.

Я и сам иногда совершенно бесплатно выполняю просьбы Ирины Рувимовны, такой поди откажи. Но картинку нарисовать – дело нехитрое и недолгое, не чета переводам, которые, если работать на совесть, отнимают все время и силы.

Поэтому я недоверчиво качаю головой.

– Он что же, жил подаянием?

– Держи карман шире! – торжествующе восклицает Ирина Рувимовна. – Олежка у нас самый настоящий богатый наследник. – И, спохватившись, печально добавляет: – Был. Не могу поверить, что его больше нет. Впрочем, он и по закону пока считается живым. Когда человек пропадает без вести, положено ждать то ли семь лет, то ли девять, прежде, чем… Неважно. Честно говоря, я совершенно уверена, что Олег жив. И при этом сомневаюсь, что он вернется.

– Почему?

– Если я сразу скажу, почему, буду выглядеть выжившей из ума старой дурой, – вздыхает она. – Давай так. Я тебе расскажу, что случилось, только факты, а все дурацкие умозакючения можешь делать сам. Договорились?