Большая телега

– З глузду я зйихала, колы согласылась тут робыты, – тараторила крашеная. – Роблю без выходных. Шестьсот еуро у недилю та жылье з пытанием. Ну що тоби казать, якэ жылье, такэ и пытание: спым у кимнате удвох з Галей, з утра кофэ з булкой – ось тоби и увэсь завтрак… Зато схудала на чотыри кыло, а як нэ схудать з такого жыття? Ну нехай, до вторныка видроблю и пойиду домой, в Фиренцу, там мне вже чогось шукають. Ничого, знайдуть, я бэз работы не залышусь…

Им принесли кофе, в разговоре наступила пауза – секунд на десять, не больше.

– …Сыночка вчора звоныв, – снова заговорила женщина. – Я пытаю: гроши в тэбэ щэ е? Ты чам чого ийш? А вин говорыть: мамо, у мэнэ ж кытайська дыета. А знаешь, що такэ кытайська дыета? Цэ ж одын рыс! Тильки його, проклятого, йист! Рыс та морэпродукты. А яки там у ных морэпродукты, – презрительно добавила она. – Нэсвижи, морожэни… Ничого, ось вин в октябри сюды прийидэ, пойист… Я йому вже роботу шукаю. Нэ трэба йому дома сыдиты, Украина, говорють, щас пэрша в мыри по наркотыкам, а сыночка в мэнэ одын… Що скажешь, як воно получытся?

Внезапно воцарилась тишина; я думал, это просто короткая пауза, чтобы сделать глоток кофе, но шумная тетка умолкла надолго. Я даже обернулся поглядеть: что там у них случилось? И увидел, что крашеная блондинка нависла над столиком, молитвенно сложив у груди большие крестьянские руки, а ее молчаливая подружка раскладывает карты. Я только теперь ее более-менее разглядел: тоже не первой молодости, тоже блондинка, но, похоже, не крашеная, а натуральная, ну или просто парикмахерская у нее лучше, а краска дороже. И загар побледней, не то кожа светлая, не то бережется от солнца. И изумительной красоты глаза – зеленые, прозрачные, как молодая листва. Никогда таких не видел.

И голос у нее был тихий – я, вроде, совсем рядом сидел, а ни слова не разобрал из того, что она говорила своей визави. Но, судя по тому, как та разулыбалась, гадание прошло более чем успешно: и «сыночка» приедет, и работа для него найдется, и еще будут какие-нибудь бонусы, о которых она и мечтать не смела, да и теперь трижды плюнет через левое плечо прежде, чем хотя бы на минутку вообразить.

Воцарившуюся было тишину взорвал телефонный звонок, пронзительный, как аромат духов владелицы аппарата. Крашеная взяла трубку, бодро заговорила по-итальянски, все так же «хыкая», сперва что-то торопливо объясняла, потом несколько раз повторила: «si, grazie»[57] (в ее устах это звучало как «храцыя»), – и убрала телефон в сумочку. Похоже, ей пора было возвращаться на работу, ту самую, которая без выходных, потому что она положила на стол монетку, по местному обычаю, дважды приложившись щекой к щеке, попрощалась с подругой и убежала, грохоча каблуками и расталкивая бедрами вставшие на ее пути столы и стулья.

Я проводил ее снисходительной усмешкой, почти сожалея, что забавное представление так быстро закончилось. И только когда крашеная блондинка уже скрылась из виду, запоздало устыдился этой неуместной снисходительности. Если отвлечься от нелепого розового сарафана и ужасающего говора, сразу станет ясно, что тебе, болвану, только что показали фрагмент истории о великом мужестве, оптимизме, силе и жизнелюбии. Эти качества всегда восхищали меня в шампиньонах, пробивающих башкой асфальт – только потому что там, наверху, солнце. И почему-то неописуемо раздражали в таких вот живучих, работящих, несгибаемых тетках с едким парфюмом и жутким выговором – какие, в сущности, пустяки; могу вообразить, что за выговор обнаружился бы у тех же шампиньонов, будь я способен слышать их речь.

Я невольно улыбнулся, представив лукошко, полное «хыкающих» и «шокающих» грибов, огляделся по сторонам, чтобы найти и подозвать официанта на предмет переговоров о мороженом, и только тогда заметил, что оставшаяся в одиночестве зеленоглазая гадалка откровенно меня разглядывает. По недосмотру ей достались остатки моей улыбки, и она просияла в ответ, да так приветливо, что я даже засомневался: уж не знакомы ли мы? У меня не то чтобы скверная память, скорее своевольная, никогда не угадаешь, какие лица и эпизоды она решит сохранить, а какие поспешит отдать в Армию Спасения, чтобы не занимали место в переполненных сундуках. Но нет, кого-кого, а эту тетку я бы запомнил, такие глаза цвета молодой листвы не каждый день встречаются.

Пока я все это обдумывал, мое лицо приняло доброжелательное выражение, которое любой неопознанный знакомый мог бы истолковать как «ну, конечно, я тебя помню», а незнакомый как «да-да, сегодня очень хорошая погода». Но зеленоглазая женщина явно пользовалась какой-то нестандартной программой-переводчиком; во всяком случае, она подхватила чашку и миг спустя уже сидела за моим столом, я и бровью повести не успел; впрочем, если бы и успел – что толку.

– Решила облегчить вам жизнь, – сказала она. – Не старайтесь вспомнить, где и когда мы встречались, и как меня зовут. Нигде, никогда, как-нибудь да зовут – вот правильный ответ. Но я очень рада вас видеть.