Большая Тюменская энциклопедия. Тюмень и и тюменщики

В 1993 летом — в «Московском Комсомольце» — Руцкого в связях с «Сиабеко», печатая бесконечные стенограммы якобы подслушанных телефонных разговоров и раздобытых документов (впоследствии оказалось, что все они состряпаны небезызвестным Якубовским.

С 1996 года — главное перо «Новой газеты» (см.)

В ней время избирательной кампании 1996года всячески разоблачал Ельцына и его режим, убеждая в огромных статьях голосовать за Явлинского, а не за Ельцына из страха перед коммунистами. Потому что коммунисты все равно не пройдут — их Явлинский остановит, а если и пройдут — хуже все равно не будет, ибо хуже уже некуда.

Ну, а сейчас изо всех сил изобличает Чубайса и Немцова, потрясая опять же распечатками подслушанных разговоров.

Вот в связи с этим стихотворение и написано.

«Миранда»

Гляжу, гляжу — да это же пизда!

А то, гляжу, чего-то непонятное.

А присмотрелся: вот так так-так да!

Расставились так ноги, задралось так платье,

Зараза камера тотчас же pырк туда —

вот так начало фильма, господа!

Короче вот сюжет: короче, лето.

Пустынный городок, простая жизнь, такая,

которая короче, как бы, это

журча себе спокойно, как умеет, протекает —

и там одна имеется такая —

Такая вся задумчивая ходит,

такая в красном платье, сверху тесном, снизу развевающемся,

так вся задумчиво собою позволяет обладать желающим, —

не по какой-либо причине, просто в этом интерес находит;

Зайдет так в гости, сядет скромно, вся молчит, лишь улыбается

такая вся прохладная, тенистая

но так затем вдруг обнаруживается что так платье задирается

такая вот короче говоря по-инострански, мисс она.

Короче, фильм про лето, про его задумчивые радости.

как впрочем, и сие стихотворение.

Лето 1990, Надым.

Это есть, собственно, пересказ кинофильма про еблю (по официальной классификации — «эротический») режиссера Тинто Брасса. Летом 1990-го видным тюменским деятелем М.Немировым он был просмотрен в видеосалоне города Надыма, и тут же им переложен в стихотворную форму. У указанного автора тогда был невиданной силы подъем, сочинялось всю по принципу

О чем прозаик, ты хлопочешь?

Давай сюжет, какой захочешь,

Его я на фиг заострю,

Веселой рифмой оперю, —

и, пребывая в таком состоянии духа, он воспевал на своей лире, как (неодобрительно) заметил о ком-то В.Набоков, все, что только не подвернется под руку.

Воспел и сей кинофильм.

Михайлов, Алексей

Тюменский деятель чрезвычайной выдающести.

Возможно, так и самый главный формирователь тюменской, так скажем, духовной атмосферы: в первой половине 1980-х такой главный — это, пожалуй, М.Немиров, породитель здесь явления богемы как таковой; во второй половине — точней, с лета 1988-го — несомненно А.Михайлов, оказатель такого влияния на этих тюменских богемцев, что они — Шаповалов Ю., Неумоев Р., Ковязин А., Кузнецов А., И. Жевтун, и проч. и проч. и проч. (а через них и Летов! и крутящиеся возле него) и по сей день, восемь лет спустя, в общем, основным идейно-духовным содержанием, так сказать, своих личностей, имеют слово в слово пересказ того, что им рассказывал Михайлов в 1988-90 гг.: патриотизм, антисемитизм, коммунофашизм, оккультизм, уфология.

Год рождения — какой-то из середины 1950-х.

Занятия до примерно 1980 года — неизвестны. Вот кое-какие сведения, сообщенные самим Михайловым в мае специально для этого издания 1996 лично и в письменном виде, и теперь мной наконец, публикуемые.

— Все мои предки в семи отслеженных коленах являются коренными жителями Западносибирской низменности, как и сам я. И выпало мне здесь многое пережить и обрести непосредственное понимание.

Давеча Ковязин обратился ко мне:

— Меташеф, поговаривают, что вы были чуть ли не единственным тюменским хиппи, а позднее и первым тут панком, верно ли это?

Боюсь, что да. Во всяком случае именно мне в 1972 году удалось уговорить изумленную родительницу пришить к моим джинсам системы «Милтонс» снизу бахрому, а над задним карманом LOVE. Вслед за чем и мой единственный на всю Тюмень последователь Толик Вычугжанин, у которого были крутейшие по тем временам «LUI» польского происхождения — из настоящего трущегося котона — также написал на штанах про любовь, вырезав буквы прямо из своего пионерского галстука. Тем же летом я предпринял одиночную акцию прохождения всей улицы Мельникайте босиком. Кто не жил в те времена, тот не поймет, что эффект от этого перфоменса был таким, как если бы в 1996 я поперся бы по вышеозначенной улице нагишом. А надо ли говорить, что стоявший на подоконнике моей комнаты динамик пел во двор преимущественно голосом пьяного Моррисона? (Чей зальный двойник «Абсолютный Лайф» и поныне мой любимый альбом.) Да мало ли было всякого, Господи!