Большая война России

Вместе с тем большевистский и антибольшевистский проекты военизации общества породили нечто иное, чем дисциплину и порядок просветительского образца. В Гражданской войне возобладала домодерная воинственность, отмеченная надругательством над трупами и могилами противника, рукопашным боем и убийством с близкой дистанции, самосудом, погромами и мародерством. Нагнетание архаических компонентов в военной культуре Гражданской войны отразилось и в просеивании опыта Первой мировой войны. В отличие от опыта маневренной войны позиционный военно-стратегический опыт в общем и целом предавался забвению. Его непосредственное использование относится лишь к 1920–1921 годам, когда Красная армия стала применять газ и самолеты против крестьянских повстанцев в Центральной России, а те, в свою очередь, начали создавать армейские штабы и строить импровизированные окопы и заграждения. Архаизирующая трансформация опыта Первой мировой войны нашла отражение и в языке. Примечательно, что существительные из словаря маневренной войны — «авангард», «атака», «кампания», «поход», «битва» — в советском политическом языке отмечены позитивной коннотацией, в то время как глагол «окопаться», символ позиционного быта, до сих пор описывает проявления трусости^{504}.

Инструментализация домодерных образцов поведения и эскалация насилия в поведении исторических акторов позволяют предположить трансформацию толковательных матриц, вызванную процессом обесценивания привычных объяснительных клише и масштабной дезориентацией современников вследствие грандиозного цивилизационного кризиса. Новые образцы толкования воплощались в мифологических образах действительности.

Мифы отражают неизменное, базовый опыт, на который нельзя покуситься. Они поставляют образы, которые не объясняют ту или иную действительность, но придают ей очевидный смысл. Они многозначны и поэтому политически полезны. Прежде всего, они выступают оправданием того, чему не хватает законности. Как выяснилось, советско-российские мифы имели целью объяснить людям параметры современности, наделить смыслом такое время, когда старое разрушено до основания, а нового еще не видно^{505}.

Важным аспектом военизации жизненных миров стало превращение в ранней Советской России образа справедливой (гражданской) войны в получивший широкое признание базовый миф и интерпретационный ориентир. Общепризнана связь советского образа гражданской войны с большевистской идеологией. Не подлежит сомнению, что риторика Гражданской войны соответствовала настроениям радикального крыла российских социал-демократов, нелегально действовавшего в самодержавной России. Образы Гражданской войны были для В.И. Ленина и его сторонников важным инструментом интерпретации и саморепрезентации задолго до революции 1917 года. В 1901 году Ленин описывал своих соратников как действующее боевое соединение: «Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем»^{506}. К тому же большевики изначально были убеждены, что Гражданская война является неизбежной частью и апогеем революции.