В тех условиях, как представляется, это была суровая, но необходимая мера, фактически сорвавшая вооруженное восстание оуновцев в преддверие гитлеровского вторжения. При этом если нелегалы являлись с повинной, их семьи освобождались от высылки. В ряде случае самоликвидировались целые банды.
В директиве уже союзного НКВД от 30 апреля 1941 года констатировалось, что «за последнее время в западных областях УССР наблюдается активизация подпольных оуновских организаций, участники которых провели ряд террористических актов против сельского советского актива». Причем части НКВД-НКГБ при ликвидации банд понесли потери. Частично это было результатом недостаточно тесной координации действий между подразделениями НКГБ и милиции (входившей в НКВД). Директива предписывала всем органам НКВД максимально тесно взаимодействовать с НКГБ, в том числе немедленно выделять в распоряжение органов госбезопасности «необходимое количество работников милиции».
На 15 июня 1941 года на учете в НКВД состояла 51 действующая банда ОУН с примерно 274 участниками.[209]
Никакой реальной угрозы нормальной работе советских и партийных органов они уже не представляли.В целом следует отметить, что благодаря умелой работе органов внутренних дел СССР (в том числе и НКВД и НКГБ УССР) украинским националистам и их немецким хозяевам так и не удалось создать на Западной Украине в 1939–1941 гг. целостной организационной сети, а тем более массовой базы для вооруженного восстания против советской власти.
Обоснование Германием нападения на СССР 22 июня 1941 года
«Третий рейх» начал военные действия против СССР 22 июня 1941 года в 3.15 утра. Германия пыталась «соблюсти» нормы международного права и формально объявить войну Советскому Союзу (с которым она была связана договором о ненападении от 23.08.1939 г.) за несколько минут до того, как немецкие самолеты пересекут советскую границу. Ясно, что в этом случае Москва никак не могла бы отреагировать на нападение.
Однако немцы не смогли выдержать даже этот чисто формальный временной график. Советский посол в Берлине Деканозов был вызван к министру иностранных дел Германии Риббентропу звонком из протокольного отдела МИД Германии незадолго до тех часов утра.[210]
Сама беседа Деканозова с Риббентропом проходила с 3.30 до 4.00 часов утра, т. е. в то время, когда фашистские бомбы и снаряды уже обрушились на советскую территорию.Деканозов привез с собой ноту протеста против нарушений германскими самолетами границ СССР. Точнее речь шла даже о ноте-напоминании. Еще 21 апреля 1941 года советская сторона передала Германии вербальную ноту в которой говорилось о 80 случаях нарушений немецкими самолетами воздушного пространства СССР в период с 27 марта по 18 апреля 1941 года. Но на ноту от 21 апреля вплоть до 22 июня никакой реакции Германии не последовало.
Однако Риббентроп отказался принимать ноту и вместо этого зачитал не скрывавшему возмущения и гнева Деканозову свой меморандум об объявлении Германией войны СССР. Согласно немецкой записи беседы Деканозова с Риббентропом, последний говорил о враждебной линии советского правительства, которая вынудила Германию принять ответные меры. Министр иностранных дел Германии перечислял мифические случаи нарушения германской границы с советской стороны – в силу абсурда и абсолютной бездоказательности этих обвинений, Деканозов даже разрешил своему переводчику Бережкову все это не переводить.
Главным пунктом обвинений Риббентропа в адрес СССР была помощь Советского союза Югославии в тот момент когда «Германия находится в борьбе не на жизнь, а на смерть с Англией». Деканозову осталось лишь выразить сожаление ошибочными действиями германского правительства.
Советский посол спросил, какие реальные причины побудили Германию начать военные действия.
Риббентроп лишь сказал, что ничего не может добавить к зачитанному меморандуму.
В то же время германскому послу в Москве Шуленбургу было поручено объявить войну В.М. Молотову. Германское посольство еще до приезда Шуленбурга в Кремль должно было уничтожить шифры и вывести из строя радиопередатчик.
Каким же было обоснование нарушения Германией советско-германского договора о ненападении 1939 года?
В заявлении, которое должен был передать Шуленбург (в то время когда Риббентроп читал то же самое заявление Деканозову, опираясь на письменный стол, когда-то принадлежавший Бисмарку) говорилось о доброй воле германского правительства, которое, несмотря на «коренное противоречие между национал-социализмом и большевизмом», заключило с «Советской Россией» договор о ненападении в 1939 году.[211]
Эта «дружественная линия» Германии помогла советскому правительству добиться «больших внешнеполитических успехов».