Большая зачистка

– А совесть, Костя? – сказал Турецкий. – Про вас со Славкой я не говорю. Как сочтешь нужным, так и поступай, но если вдруг однажды где-то по причине какой-то утечки или просто из-за разгильдяйства либо по злому умыслу всплывет на свет нечто, отдаленно напоминающее то, что одно юное дарование спиз… пардон-с, сперло из пентагоновских компьютерных сетей, то… что будешь делать, Костя? Как взглянешь в глаза твоей разлюбезной Джеми Эванс, а? Кто нам поверит после?… А может, я чушь несу.

– «Когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли…» – фальшивя, пропел Грязнов.

– Во! – восхитился Турецкий. – Видишь теперь, Костя, до чего ты довел человека своим… своей… короче, неуверенностью?

– Значит, вы согласны со мной? – серьезно сказал Костя.

– С чем?! – хором воскликнули слушатели.

– С тем, чтобы все немедленно отдать Питеру и добавить ему крепкого пинка под зад, чтоб он скорее оказался в своей Америке?

– Умная мысль, – резюмировал Грязнов. – И вообще, от безделья он здесь слишком много ест.

– И пьет, – добавил Турецкий. – Когда состоится передача?

– А этого мы не станем произносить вслух. Позвони ему и скажи, что я жду его завтра с утра. Пусть и он звонит в свое посольство и закажет билет на ближайший рейс. А я попозже, ночью, позвоню миссис Джеми… Ну что же вы замолчали? Остановились? Вячеслав, я, что ли, должен наливать? Совесть у вас есть?

– За что люблю шефа? – захохотал Турецкий. – За отчаянность!

– Да, за это просто необходимо выпить! – провозгласил Грязнов, поднимая рюмку.

– Костя, – сказал через несколько минут Турецкий, – только честно… А в чем там дело? Нет-нет, госсекреты нам со Славкой совсем ни к чему! Нам бы… вообще!

– Если вообще, то… Тут, как бы сказать, такая ситуация… Ну, короче, речь идет об американском присутствии в Персидском заливе. Они, кстати, в отличие от нас, совсем не стесняются говорить о своих жизненных интересах и защищать их. Даже у нас под боком. Ну а еще там идет речь об Иране. Короче, империалистические игры – Иран, понимаешь, Ирак, нефть, эмбарго и прочее. Нет, если по чести, нашим службам эта информация определенно пригодилась бы. Но…

– Ну да, – понимающе кивнул Турецкий, – ты опасаешься агентов влияния в нашем дорогом правительстве, так?

– Я бы удивился, если бы их не было, – мрачно хмыкнул Меркулов. – Поэтому и никаких тайн мы сохранить все равно не сможем. Лучше не знать. Я так думаю. Не прав?

– Костя, – решительно заявил Турецкий, – я, кажется, созрел для того, чтобы начать изрекать… Слушайте. Пит прибыл не за теми секретами, которые имеют отношение к нам. Они там тоже давно не дураки. И раз уж поднялся хипеж, значит, могут пострадать исключительно штатовские интересы. Если кому-то захочется узнать, по какой причине шум, он, честное слово, узнает. Без нас. И флаг, как говорится, ему в руки. Но! У нас остается один деятель, который может наши самостоятельные действия посчитать нарушением всего. Этот тип называется Жигаловым. И я, «Господа Сенат», кажется, придумал, как нам поступить. Чтоб и мы были целы, и Жигаловы – сыты. Мы таки сделаем ему подарок. Вообще говоря, у тебя, Костя, уже наверняка мелькнула эта мыслишка, поэтому я не буду приписывать авторство себе. Я просто решил согласиться с тобой. И Славка тоже.

– Но я же ничего не говорил! – вскинул голову Меркулов.

– А мы все равно согласились. Правильно. Парень он талантливый. Будет просто принципиально неверно, если наша отечественная пенитенциарная система превратит его в кретина. А еще хуже – в петуха. Мы просто обязаны встать на защиту редкостного таланта. Он ведь может и условным сроком отделаться, так, Костя?

– Это уж как суд решит…

– Наш справедливый суд решит именно так, как ему подскажем не мы с тобой и даже не президент со всей своей ратью, а какой-нибудь совсем незаметный человечек с Лубянки. И никуда после этого он, наш родненький и независименький, не денется. Да и заседание, поди, будет закрытым. А о присяжных вообще речи не пойдет. Зато у генерала появится большое утешение. Захотят снова поэкспериментировать, их дело. А парню надо объяснить, что для него это – единственный и вовсе не смертельный выход.

– А ведь Саня прав, – покачал головой Грязнов.

– Это не я прав, а Костя, который давно уже все для себя решил. Ну, колись!

– Да ладно вам, ребята, – вздохнул Костя. – Ей-богу, какие-то вы странные все-таки, не могли взять три…

– Костя!! – вопль наверняка услышали даже постовые на проходной. – А мы, дураки, сомневались!…

Костя Меркулов уехал домой, пожалуй, впервые за долгое время в полуразобранном состоянии. В нем даже проснулись позабытые отеческие чувства. Его так и тянуло расцеловаться с друзьями, словно с родными детьми. И под занавес, поднимая последнюю рюмку, все трое тихонько, чтоб не слышала наружная охрана здания, все-таки спели. Старую, которую уже давно и не вспоминали…

Я возвращался на рассвете,

Был молод я и водку пил,

И на цыганском факультете

Образованье получил…

Ах, как хорошо вышло. Главное – дружно.