Большая земля

— Ну… что же ты?.. — медленно проговорил Ремнев, когда Николай подошел к постели. — Что же ты, брат, замолчал?.. Ругай Ремнева…

— Я так, Степан, думаю: утро вечера мудренее. Ты спи.

Но рука Ремнева, лежавшая поверх одеяла, судорожно сжалась в кулак.

— Нет, где уж тут спать…

Он закрыл глаза и замолк. Будь около него сейчас коммунист или даже комсомолец молоденький, вроде Пети Гончарова, он, может, и доверился бы, и высказал бы скрытую мысль, которая, как ржа, грызла его сейчас.

Что же это такое? По статье выходило, что он, Ремнев, батрак, красногвардеец, коммунист, работал вроде как на руку кулачью и всяким там врагам Советской власти. Да, он угрожал упрямцам, которые не хотели идти в колхоз, некими «прохладными местами». И не он ли всеми силами старался добиться высокого процента коллективизации? Да, угрожал и подгонял проценты, нажимал — все это так. Но разве его-то самого не подгоняли? Разве райком не нажимал на него? И все эти молниеносные планы ведь возникли и утвердились в районе, в Ждамировке! Да и не в одной, конечно, Ждамировке, и не сами по себе люди размахнулись.

— Не один ты в ответе, — услышал он голос Николая и понял, что тот старается его успокоить. — Небось тебя тоже научали, приказывали.

— А как же, — громко ответил Ремнев, но взгляд его вдруг стал сверляще-жестким. — Это ты брось! За спиной ни у кого еще не прятался, сам отвечу сполна. Завтра же на ноги встану!

— Ну, и встанешь, — не сразу отозвался Николай. — К чему сейчас-то кричать?

Ремнев через силу усмехнулся: что же это, оправдание, что ли, он выискивает, жалобится над собой? Напрасно! Легче все равно не станет.

— Правильно говоришь: ни к чему, — тихо сказал он, опять закрывая воспаленные глаза. — Ступай, друг. А я полежу, обдумаю… Решать надо… многое… Ступай.

В избе затихло. Скоро послышалось сонное дыхание. А Ремнев, закинув руки за голову, лежал, не шевелясь и пристально глядя в окна, за которыми мирно синела ночь.

Глава пятая

Дня через два Наталья встретила у лавчонки сельпо Прокопия Пронькина. Прокопий нес какие-то кулечки. Был он в новом просторном оранжевом полушубке, в смушковой шапке и в скрипучих сапогах. Наталья хотела обойти его стороной, но широкое лицо Прокопия, сияющее здоровьем и довольством, внезапно раздражило ее. Она не удержалась и неприязненно спросила:

— Что это вырядился? Иль праздник?

— Может, кому и праздник, — ответил он со своей недоброй улыбкой. — В город посылают за триерами. Теперь ведь я полевод, начальство в колхозе.

Наталья не видела Прокопия с памятной встречи у оврага. Вспомнив слова Ремнева о Прокопии, и свой сон, и разговор у оврага, она усмехнулась и раздраженно сказала:

— То хотел лбом об стену, а то уж и полеводом заделался.

Прокопий мгновенно посерел, смяк. Она с торжеством подумала: «Испугался. Поди, и полушубок-то на нем отцовский».

— Правление, видишь ты, верит мне, — заговорил он притворно ласковым голосом. — Да и почему не верить? Я хозяин, дело у меня в руках кипит. А вы как, в колхоз-то надумали? Заходите скорее! Я по старой памяти всякое снисхождение вам сделаю.

— А то без тебя дорогу не найдем.

— По старой памяти, говорю, — не слушая ее, настойчиво повторил Прокопий и шагнул к ней, хрустя пахучим полушубком. — Мы ведь с тобой вроде родня.

Наталья вскинула на него гневные округлившиеся глаза.

— Это как — родня?

Прокопий коротко захохотал и едва не уронил свои кулечки.

— Роднее на свете и родни нету. Да ты что, забыла? А у меня в памяти топором метка вырублена.

Наталья отскочила от него и испуганно заслонилась маленькой ладонью.

— Ты что это, опять давность подымаешь? Какое имеешь право?

Задыхаясь от гнева, она нашаривала рукой перильца. Ей нужно было ухватиться за что-нибудь, чтобы не упасть.

— Эх, Наталья, — еще более ласково и уже явно издеваясь, сказал Прокопий. — Подсыхаешь ты, как ветла без наливу. Была бы моей бабой…

Он шагнул к ней, наклонился и тихо произнес такие стыдные слова, что Наталья, перестав дышать, с гневом и удивлением посмотрела на его румяный жесткий рот. Кровь обожгла ей щеки, кончики пальцев на руках налились свинцовой тяжестью, нестерпимо захотелось закричать, хлестнуть Прокопия по губам, по глазам.

— Боишься меня! От страху пакости болтаешь! Я одна здесь до корня тебя знаю! Тоже полевод!.. С отцом якшаешься, чую!

Она смутно чувствовала, как по горячим щекам ее текут слезы.

Прокопий повернулся и, уходя, бросил с ленивой угрозой:

— Вот сейчас скажу на народе про нас с тобой.

— Не боюсь! — исступленно закричала Наталья.

Земля под ней качнулась. Она сделала несколько шагов на слабых ногах и, оглохшая, обессиленная, привалилась к обветшалому крылечку.

Мало-помалу она отдышалась, до нее снова стали доходить звуки улицы, тусклый блеск снега, влажные и теплые порывы весеннего ветра.

Она выпрямилась, испуганно огляделась.

К лавке сельпо через улицу медленно шагала Татьяна Ремнева. «Родит скоро», — подумала Наталья, с привычной, щемящей завистью глядя на погрузневшее тело женщины. После родов Татьяна собиралась переехать с ребятишками к Степану, в район.