Не будучи в состоянии выносить более терзания, вызываемые сомнением по поводу покроя платья, Белаква обошел стойку и, зайдя в подсобное помещение, позвонил Альбе домой по телефону.
— Одевается,— ответила на Белаквов вопрос горничная Венерилла, его будущая постельная подруга,— и так ругается, словно занозы втыкает.
Нет, подойти к телефону хозяйка не сможет, потому что выражается и лается уже целый час.
— Я дажа боюся к ей походить,— сказал голос в трубке.— А то ишо убьють.
— А на спине, на спине оно закрытое? — прокричал в трубку Белаква.— Или открытое?
— Шо открытое?
— Да платье, платье! — орал Белаква.— Ну что же еще? Закрытое на спине платье?
Венерилла попросила его подождать и не вешать трубочку, пока она будет вспоминать и вызывать образ платья в памяти. И потом некоторое время Белаква слышал лишь нарекания на несовершенство этого устройства в голове, называемого памятью.
— Это чо, не красное будет? — наконец спросила Венерилла в трубку после неясного бормотанья длинною в целый век.
— Ну конечно же, конечно, это алое платье, черт бы его подрал! — вскричал Белаква.— Ты что, не знаешь ее алого платья?
— Подождить-ка... Это то, шо застёгуется? С пуговицами?
— Пуговицами? Какими еще пуговицами?
— Ну, оно позаду застёгуется на пуговицы, ежель на то буде Божья воля.
— Повтори-ка, ради Бога, что ты сказала,— стал умолять Белаква,— повтори еще и еще раз!
— Так я ж и говору,— простонала Венерилла,— ну, оно сзади застёгуется на пуговицы! Чего еще?
— Слава Тебе, Господи Иисусе Христе,— радостно возопил Белаква,— и да восславится Матерь Божья!