Большевики в Азербайджане (конец апреля – начало июня 1920 года)

Министр обороны Азербайджана Самедбек Мехмандаров если не искал контакта с большевиками, то находился во фронде к мусаватистам. Показательно, что, несмотря на принятый в армии АДР головной убор – папаху, Мехмандаров продолжал демонстративно носить генеральскую фуражку «царского» образца, за что получил язвительное прозвище «министр в фуражке»[135]. Такая позиция министра обороны была замечена большевиками. По воспоминаниям сына генерала, отец, вернувшись домой после последнего заседания парламента АДР 27 апреля, заявил, что представитель большевистской фракции в парламенте имел с ним разговор, что против своего народа он не выступал и что уходить со своей родины не собирается[136]. После прихода к власти коммунистов 28 апреля Мехмандаров передал все дела Военкоммору Ч. Ильдрыму. В своем последнем приказе он призвал всех своих бывших подчиненных продолжать служить Азербайджану при новой власти: «Сего числа я сдал свою должность вновь назначенному советской властью военному и морскому комиссару Чингиз(у) Ильдрым(у). Объявляя об этом, я на прощанье выражаю свою сердечную благодарность всем моим дорогим сослуживцам за их честную и доблестную службу. Не сомневаюсь, что они и при новой власти также будут служить честно и доблестно на благо всем нам дорогого Азербайджана. Прощайте, от всей души и от всего сердца желаю всем вам, от самого старшего до младшего аскера, всякого благополучия, успеха и счастья как в трудовой, так и в семейной жизни. Дай-то Бог»[137]. Позицию Мехмандарова по отношению к произошедшему в ночь с 27 на 28 апреля в Баку перевороту хорошо характеризует и то, что уже после падения правительства «Мусавата» он беспокоился о сохранении армейского имущества и столь ценившейся им дисциплины, объявив ответственными за хищения всех офицеров частей, где они произойдут[138]. После Гянджинского восстания Мехмандаров был арестован. Затем по рекомендации Наримана Нариманова был направлен в Москву и долгие годы служил в Красной армии.

Бакинские промышленники также имели надежду договориться с большевиками. Незадолго до переворота представитель Кавказского краевого комитета РКП(б) Нанейшвили и ведший переговоры о поставках нефти в Россию Соловьев телеграфировали в Москву, что «буржуазия (прим.: бакинская) ничего не имеет даже против советской власти, лишь бы правительство было составлено из мусульман»[139].

В марте – начале апреля 1920 года коммунисты всерьез опасались сценария, при котором им досталось бы пепелище вместо бакинских нефтяных промыслов[140]. Однако если принять предположение о том, что нефтепромышленники были не против прихода коммунистов к власти в Баку, в ином свете рисуется ситуация с охраной нефтепромыслов 27 апреля от возможного их уничтожения мусаватистами при подходе Красной армии и восстании бакинских рабочих.

Не в пользу руководства АДР в апреле складывалась и внутриполитическая ситуация в стране. Вторая по численности фракция парламента – партия исламистов-федералистов «Иттихад» – все больше склонялась к союзу с большевиками. Показательно, что в первые дни после переворота в Баку «Иттихад» по собственной инициативе объявила о прекращении всякой деятельности и признании «работы партии Коммунистов в деле освобождения мусульманства вполне исчерпывающей главныя цели партии “Иттихад”».[141] Даже «левое крыло» партии «Мусават» 27 апреля организует чрезвычайное собрание, на котором признает власть большевиков и заявит об их поддержке,[142] не говоря уже о социалистах всех мастей[143].

Османские турки, которых было много в армии и добровольческих военизированных формированиях АДР, к концу апреля 1920 года уже давно нашли общий язык с большевиками[144]. Сближение между кемалистской Турцией и Советской Россией произошло на почве совместной борьбы с Антантой. В надежде получить военно-техническую помощь Турция оказалась готова способствовать продвижению Красной армии на Южном Кавказе[145].

В телеграмме, отправленной Орджиникидзе бакинским большевиком Квантилиани, по всей видимости в понедельник 19 апреля из Петровска (Махачкалы), говорится следующее: «Кавказский краевой комитет нашел связь с турецким национальным движением и установил между нами известный контакт. Действия всех турок, находящихся в Баку, получили от комитета турецкого национального движения распоряжение работать только по указаниям и директивам Кавказского краевого комитета»[146].

Части, которыми командовали турецкие офицеры, 27 апреля перешли на сторону коммунистов. Вокзал был занят в тот день около 11 часов вечера[147] не восставшими рабочими, а именно группой турецких аскеров-добровольцев под предводительством «турецкого офицера»[148], который был впоследствии награжден орденом Красного знамени[149].