Большевики в Азербайджане (конец апреля – начало июня 1920 года)

После своего приезда Н. Нариманов сделал попытку переломить тенденцию к слиянию партийных и государственных структур в Азербайджане. Однако показательной стала история с прессой. К 19 мая редакция газеты «Коммунист» была разделена на две части. Одна должна была издавать официальный печатный орган Времревкома «Известия…», позиционировавшийся как непартийный. Вторая – орган АКП(б) «Коммунист»[436]. Эта мера не прижилась. Редакция фактически осталась единой и с 29 мая снова начала издавать только газету «Коммунист»[437].

Декрет о свободе совести не внес полной ясности в вопрос о том, какую политику намерены проводить большевики по отношению к религии в Азербайджане. В день приезда Н. Нариманова в Баку А. Караев пообещал, что «в самое ближайшее время» будет окончательно определен курс новой власти в этой сфере[438]. Однако спустя несколько дней Н. Нариманов в интервью лишь оговорился, что в Советском Азербайджане будут с уважением относиться к традициям местного населения, в том числе и религиозным[439].

Первые звонки

Переход к политике реальной большевизации Азербайджана и приезд членов Времревкома в провинцию продемонстрировали, что казавшиеся самоуправством действия сотрудников особых отделов и уполномоченных XI армии в уездах – это не случайные эксцессы. Несомненно, слухи о методах обобществления земель по образцу центральнороссийских губерний, использовавшиеся Бунимовичем (возможно, что не им одним) в равнинном Карабахе, быстро распространялись по стране. Их не могли остановить ни арест излишне усердного уполномоченного XI армии, ни заверения Агамали оглы. Для большевиков начали звенеть «первые звоночки». В горной части Гянджинской губернии 20 мая местный ревком, состоявший из азербайджанских тюрок села Тауз-кала (в настоящее время с. Берд Тавушского района Республики Армения), располагая 2 пулеметами и 150 винтовками, отказался впускать направленные туда красноармейские части 175-го полка[440]. Но тогда этой истории не придали значения.

На следующий день восстание вспыхнуло в селе Тертер – именно в том районе, где впервые в Азербайджане был «приведен в жизнь» декрет о земле. Приведен в жизнь в условиях отсутствия нормативной базы сотрудником Реввоенсовета XI армии, а следовательно, в соответствии со знакомой и привычной ему российской практикой.

Согласно данным штаба 32-й дивизии, события развивались следующим образом. Стоявший в течение недели[441] в Тертере 282-й полк готовился 21 мая покинуть село. Около полудня возвращавшаяся из охранения рота в километре от села была обстреляна из леса. Поскакавшие на выстрелы конные разведчики захватили в плен трех местных «мусульман».

Одновременно с этими событиями в самом селе вспыхнуло восстание, в течение дня подавленное силами 282-го полка. Ожесточенный характер боев подтверждается потерями со стороны красноармейцев: 9 убитых, в том числе командир полка Наумов. Заместитель командира полка Дьяченко получил тяжелое ранение. Применялись пулеметы. Две роты полка бежали в западном направлении, и для их возвращения был направлен специальный отряд. В Тертере прошли аресты. Численность повстанцев оценивалась командирами Красной армии в 3000 человек[442]. По официальной версии, поводом к выступлению стали слухи об аресте в Карабахе популярного среди «мусульман» турецкого генерала Нури-паши[443].

До конца не выясненной остается роль в тех событиях стоявшего в Тертере 3-го Шекинского конного полка азербайджанской армии. По данным штаба 32-й дивизии аскеры не только не принимали никакого участия в подавлении восстания, но, возможно, и были теми, кто сделал первые выстрелы по красноармейской роте охранения[444]. В то же время, согласно рапорту командира Шекинского полка подполковника Саита Тонгиева (Тангиева), направленного 22 мая Ч. Ильдрыму, офицерский корпус делал всё возможное для прекращения стрельбы и «принял все меры, но справиться с жителями, которые распропагандированы, не в силах»[445]. Искренность слов Тонгиева о его стремлении прекратить восстание подтверждается тем, что, будучи в последних числах мая арестованным как офицер старой армии, 19 июня он был освобожден и вызван телеграммой в штаб Кавфронта во Владикавказ для продолжения службы[446]. В последующие годы Тонгиев способствовал укреплению власти большевиков в Ингушетии, откуда был родом[447].

Также участие аскеров в прекращении боя подтверждается телеграммой главы Тертерского Ревкома Ахмедова, отправленной Ильдрыму 23 мая[448].