Большие батальоны. Том 2. От финских хладных скал…

Я, видите ли, на самом деле признаю принцип невмешательства, по крайней мере — если вмешательство осуществляется в грубой форме. Я помню о том, что Россия, нравится нам это или нет, принадлежит к нашей команде, к иудеохристианской цивилизации, если угодно. И, за исключением периода «холодной войны» (в которой мы тоже старались играть корректно), эта страна всегда была нашим союзником. Лично я никогда не имел ничего против, если бы она после крушения коммунизма полностью вошла в число наших ближайших друзей. Я все двадцать лет отстаивал свою позицию — организовать для России новый «план Маршалла», помочь ей «подняться с колен», как здесь любят говорить, с учётом наших интересов, конечно, и руководить миром совместно с ней. Не особенно считаясь, кто старший партнёр, кто младший.

Неужели вы не знаете, что есть вещи, которые чертовски здорово получаются у русских и которых совершенно не умеем делать мы? Вот я бы и хотел, чтобы мы дружили с Россией, отнюдь не делая ставку на никчёмные, подчас весьма сомнительные «новые демократии» на постсоветском пространстве и во всём остальном мире. Вы ведь разведчик, вы должны бы знать, что Россия, как бы нелепо это ни выглядело со стороны, скрупулёзно, моментами почти мазохистски исполняет свои обязательства и до сих пор руководствуется почти бессмысленным для нас правилом: «Сам погибай, а товарища выручай». Представьте, сколь выгодно иметь такого союзника…

Поэтому я никак не мог сочувствовать идее организации в России новой революции. Не знаю, как вы, а я хорошо знаю историю двадцатого века. Подобные действия ничего, кроме десятка локальных войн и Второй мировой, не принесли в прошлом, и не думаю, что принесут что-то хорошее в будущем…

— Вы, случайно, не на содержании у вон того парня? — Лютенс указал пальцем на экран выключенного телевизора. — Ему бы понравились ваши слова…

— Не сомневаюсь. А вы всё-таки скверно знаете историю. Не понимаю, как можно, свободно владея языком и кое-что, наверное, на нём читая, кроме сегодняшних газет, настолько не понимать феномена, с которым имеете дело.

— Это опять о России?

— Не только. Единственный великий наш президент, ФДР[89], придерживался аналогичных с моими взглядов. Он тоже считал, что для Америки союз с Россией гораздо важнее, чем даже с Великобританией, и делал всё, чтобы послевоенный мир был русско-американским, и всячески «nagibal» Черчилля, очень многое решая «bash na bash» со Сталиным. Ныне его взгляды непопулярны, что крайне печально. Я поддерживал в пределах служебной дисциплины и корпоративной этики теперешний курс своего правительства, но я всегда был против вооружённого свержения действующей здесь власти, что неминуемо означало неизбежность гражданской войны. Здесь не Киргизия и не Грузия. У нас достаточно проблем с куда более одиозными режимами. Как вы думаете, почему мы (и вы, и вы, Лерой) не боремся с нарушениями прав человека в Китае, не требуем введения светского режима и полной толерантности в Саудовской Аравии, денацификации Прибалтики, почему нам наплевать на десятки настоящих геноцидов в Африке, зачем мы платим сотни миллиардов одновременно Израилю и арабам? А если бы мы тратили деньги только на поддержку каких-то русских проектов, наплевав на всех остальных? Клянусь вам, Лерой, мы имели бы гешефт в тысячу процентов…

Увидев, что собеседник несколько растерялся, Крейг довольно рассмеялся.

— Паранойя, обыкновенная паранойя, Лерой, доставшаяся нам по наследству от Черчилля и Трумэна. Мы бьёмся в истерике, предварительно внушив себе, что Россия только и мечтает о мировом господстве, не понимая, что хочет она только одного — чтобы её оставили в покое. Желательно — навсегда. Очень серьёзное заболевание, как видите. С регулярными осложнениями, нервными припадками и нарастающей деменцией…[90]

— Послушайте, вы сейчас рассуждаете, как самый отпетый русский националист. Вам «otkazali bi ot doma»[91] в любой приличной московской «tusovke», которые вы так любите посещать, — не то съязвил, не то искренне раскрылся Лютенс.

— Вот эту тему мы обсуждать не будем. Я и так не знаю, отчего вдруг заговорил с вами, будто с членом своего клуба. Оставили и забыли! Пока вас не отозвали в Лэнгли и вы остаётесь моим подчинённым, извольте понятно изложить, что вас на самом деле беспокоит? Где вы «promasali»? Русский Президент явно «на коне» и ведёт себя как римский триумфатор, но почему? Он ведь всегда был крайне осторожным, моментами просто «miagkotelim» господином. А сейчас он говорит почти как Хрущёв в ООН перед Карибским кризисом. Что упустили мы, где «proleteli» вы и ваши друзья?

Лютенс, явно нервничая, попросил налить «esche sto gramm», опять закурил.