Большие батальоны. Том 2. От финских хладных скал…

…Работа вчетвером над «Обращением» пошла быстро и весело. Самое главное, троим из «спичрайтеров» показалась очень привлекательной сама возможность говорить, что хочется и что думаешь, не на кухне и не на страницах оппозиционного листка, а от имени главы государства — на весь мир. Правда, резоны у всех троих были разные. Воловичу доставляло непривычное и как бы не совсем приличное (вроде как подглядывание в двенадцать лет за старшеклассницами в раздевалке спортзала) удовольствие то, что он сейчас писал вещи, ниспровергающие то, что он много лет демонстративно и за хорошую плату пропагандировал. И самое интересное — ему нравилось то, что у него выходило! Ведь наибольшее наслаждение доставляют занятия, способствующие выживанию и процветанию индивида, а через него и рода — пища, секс, уважение соплеменников…

То, что этот документ станет историческим, не хуже, чем речь Сталина по поводу начала Отечественной войны или доклад Хрущёва на ХХ съезде КПСС, не сомневался никто из пишущих и проговаривающих вслух самые изящные его обороты и периоды.

Шокировать население и дистанционно включать неработающие телевизоры Фёст не стал. И так несколько сделанных в лучших советских традициях предупреждений: «Внимание! В одиннадцать часов по московскому времени по первым трём каналам телевидения и радио „Маяк“ будет передано важное сообщение!» заставили почти всё население России от Владивостока до Калининграда как следует напрячься. Последний час никто уже ничем не занимался, кроме как обменивался самыми невероятными и дикими гипотезами, от объявления войны Америке до официального подтверждения приближения к Земле астероида Апофис или как его там. Кое-кто из губернаторов и прочих высокопоставленных лиц за пределами Дальнего Подмосковья имели основания приблизительно догадываться, о чём может пойти речь, но, как правило, с обратным знаком, то есть — наоборот.

Слухи о том, что пора избавляться от «нынешнего Первого», ходили довольно давно, как и соответствующие настроения перед снятием Хрущёва в шестьдесят четвёртом. Но точной информации получить было почти невозможно (хотя кое-кто её всё-таки получил и сделал немалый гешефт), поэтому гадали, нервничали или веселились почти все.

Само выступление, предварённое исполненным на фанфарах кавалерийским сигналом «Слушайте все», явным и очевидным образом Президенту удалось. Скорее всего, ему тоже надоело последние десять лет (ещё на дальних подступах к Кремлю) думать одно, говорить другое, а делать третье, и сейчас он испытывал своеобразный катарсис. Не Цицерон в Римском сенате, но около этого.

Ясно и доходчиво Георгий Адрианович перечислил имевшие место в течение последних суток и своевременно пресечённые эпизоды вооружённой попытки захвата государственной власти. Без обычной для эпохи его правления уклончивости и фигур умолчания пофамильно назвал более десятка хорошо известных стране лиц, непосредственно входивших в верхушку заговора. А также те структуры и ведомства, благодаря попустительству или преступной бездеятельности которых всё это безобразие стало возможно. Тут же и сообщил, что отныне такого не будет и все «слишком о себе возомнившие» ведомства отныне будут только более или менее крупными подразделениями единого МВД. Поскольку, кроме иностранных, у нас все дела — «внутренние». Не обошёл он вниманием роль целого ряда иностранных государств и международных организаций и сделал это с неприличной в дипломатии прямотой. Значительную часть выступления посвятил собственным недостаткам, ошибкам и недоработкам, причём в таком объёме и с такой откровенностью, что оппозиции, если бы она вздумала это сделать, добавить было нечего.

Иные фразы чуть ли не впрямую были заимствованы из всем образованным людям известных источников: «За совершённые нами ошибки мы вполне достойны того, чтобы народ указал нам на дверь!», «Отныне каждая авария, каждое невыполнение заданий и поручений правительства, каждое нецелевое использование средств будут иметь фамилию, имя и отчество!», и так далее в этом же духе.

Завершалась речь заверениями в том, что никакого «нового тридцать седьмого года» не будет, законность и правоприменительная практика поднимутся на недосягаемую ранее высоту. Что будет обеспечено, в том числе, и самым широким участием граждан и их объединений в отправлении правосудия. И как бы между прочим было сказано, что по примеру некогда братской Польши[88] все в той или иной мере причастные к попытке мятежа лица будут подвергнуты вполне гуманному интернированию на сроки, необходимые для тщательной проверки имеющихся компрометирующих материалов.