Большие гонки

Взяв автомат, я выбросил пустой магазин и вставил новый. Я взмок и, пока бежал по пляжу, спина напоминала мне о полученной порции свинца. Если бы я посидел немногим дольше, мне было бы труднее бежать. Самолет был передо мной, его пропеллеры медленно вращались, но при виде его мой рот перекосила гримаса ужаса. Это был двухмоторный моноплан с длинным тонким фюзеляжем и двумя килями. Под фонарем была кабина на двоих. Голубые камуфляжные пятна выцвели от солнца, дождей и двадцати двух лет существования. Кто-то освежил старый опознавательный знак: черный крест в белом круге. Последняя дурацкая шутка Петерса. Самолетом был «мессершмитт EF-110». Истребитель-бомбардировщик для атак по наземным целям, использованный Люфтваффе как ночной охотник, один из худших самолетов, которые когда-либо получала эта организация.

Я шел к старому служаке с тяжелым сердцем. Двенадцатицилиндровые V-образные двигатели «даймлер-бенц» издавали звук трущихся друг о друга листов кровельного железа. Шины были полуспущены и весь аппарат зловеще сотрясался. Я думал, что ни за что не решусь на нем лететь. Я даже задался вопросом, сможет ли он вообще летать.

Сделав несколько неуверенных шагов в сторону самолета: я заметил под моторами пятна вытекающего масла. В тот же миг от горба левой гондолы отделился Малыш и невесело улыбнулся мне.

— Это последнее испытание, Макальпин, — прокричал он, пытаясь перекрыть шум моторов.

Я чувствовал, как кровь леденеет в жилах. Конечно, мне нужно подождать. Старина был сама важность, а я помнил его делающим зарубки на ружье: ведь предстояло атаковать победителя Больших Шпионских Гонок. Его последняя миссия состояла в том, чтобы доказать себе, что он самый быстрый стрелок на свете. И я уже видел его в деле.

Я достаточно хорошо владел автоматом, был отлично тренирован и часто им пользовался. Мой был заряжен, готов к бою и я держал его в правой руке. С кем-то другим я тотчас бы открыл огонь… но не с ним. Ему достаточно было увидеть, как сгибается мой указательный палец — и я уже покойник. Его орлиные глаза были прикованы к моим и я не видел в них и намека на жалость. Может быть он и был прекрасным мажордомом, хорошо вписывавшимся в обстановку, но в глубине остался психоз старого убийцы, ненавидящего весь мир.

Перед этим ископаемым самолетом, полным мрачных нацистских отголосков, в черном костюме с белой накрахмаленной манишкой, он явился воплощением Харона, перевозчика через Стикс. Но заняв позицию получше, оказался перед вращающимися винтами. Конечно, старый олух был глух, как пень, и совсем утратил осторожность, забыв, что за спиной вращается смертоносная сталь.

В моих глазах мелькнул испуг, мой крик: «Малыш… винт!» донеся до него. Он бросил безумный взгляд за спину и увидел, как близко он от смерти, торопливо сделал шаг, чтобы отойти, но потерял равновесие. Я машинально выстрелил. Он упал назад под крыло, как тряпичная кукла. Я бросился вперед на ватных ногах, тошнота подступила к горлу. Пусть он и был убийцей, но тем не менее старик, и к тому же наполовину безумен.

Расстегнутый костюм и белая рубашка сказали мне все. Три пули прошли возле сердца, и белоснежный крахмал манишки обагряли кровавые пятна. Он поднял на меня глаза и, казалось, был удивлен. Старика беспокоила мысль о плохом уходе со сцены.

— Мне очень жаль, Малыш, — глупо сказал я.

Затем я встал и забросил шмайсер так далеко, как только мог. Меня вновь охватило бессилие и захотелось рыдать. Я обогнул крыло, вскарабкался по фюзеляжу. Было довольно высоко и мне понадобились несколько попыток, чтобы оказаться на карачках на крыле. Возле моторов все было в масле, кое-где виднелись трещины.

С трудом я проскользнул внутрь. Впереди было тесно, но достаточно места для меня… для меня и управления. Щиток приборов оказался Т-образным, идущим до самого пола между моих ног, с педалью управления с каждой стороны. Ручка управления — самого простого образца, и, разумеется, все надписи на немецком. Это была типичная немецкая пилотская кабина, напоминавшая рисунки кабины управления «мессершмитта 109».

К сожалению, я не говорю по-немецки. Попробовал всмотреться в циферблаты. Те оказались относительно просты. Счетчик оборотов справа, амперметр и термометр над ним, и все попарно, на каждый двигатель.

Относительная скорость, альтиметр, положение горизонта, скорость подъема, посередине компас. Управление винтами, моторами и компрессорами слева. Две рукоятки на полу: это управление колесами или элеронами? Черт побери, как я смогу управлять этим самолетом, если не знаю, какая рукоятка что делает?

— Поторапливайтесь, Макальпин, вы знаете, в нашем распоряжении не весь день, — сказал голос за моей спиной.

Я подскочил и вновь упал на мои уже пострадавшие ягодицы. Из глубины кабины на меня скалился Хоннейбан, наполовину спрятавшись за большим автоматическим «браунингом». Как всегда краснорожий и как всегда в поту.

— Господи… как вы попали сюда?

Он зло хихикнул.