И не будет в этом году ни свечей для часовни, ни новых флагов. Бабушке, краснея от стыда, придется выслушивать сплетни у себя за спиной. А деревенским сносить унижения и насмешки от жителей Раболля и Мальдевилльи.
Мне придумают новое имя. Впредь я буду не Матереубийцей или Хромоножкой, а кем-то похлеще. Народ у нас в деревне изобретательный.
Наверное, именно это пугало меня больше всего.
XIII
Не помню точно, сколько я так простоял. Помню только, что, придя в себя, подумал: пора домой. И лишь тогда до меня дошло, что я заблудился.
В отличие от Ксавьера, я никогда не слонялся по окрестным лесам. После того как я лишился ступни, бабушка не спускала с меня глаз. Но даже если мне удавалось улизнуть из дома, другие дети не хотели брать меня с собой в лес. Может, Ксавьер еще и мог бы их уговорить, но гордость не позволяла мне дожидаться их решения.
Я знал, что в лесу нельзя подолгу стоять на месте.
План мой был прост: идти без оглядки, чтобы не переохладиться, пока не наступит утро. Рано или поздно я надеялся набрести на какое-нибудь знакомое место. Или найти тропинку, ведущую к одной из горных деревень.
Дабы не падать духом, я запел.
Так я шел и шел, не переставая петь. Культя начала ныть. Я спотыкался и падал. Разодрал в кровь руки. Однажды чуть не свалился в овраг.
И все это время дрожал от страха.
Тому, кто бродил по ночному лесу, известно, что там никогда не бывает тихо. Лес вздыхает, причитает, стонет, шипит, рычит. Казалось, что я бреду не по заснеженной тропе, а по волчьей шкуре. Шкуре спящего белого волка, который вот-вот проснется.
Кстати, волк чудился мне повсюду. В упавшей дубовой ветке, в поросшем мхом валуне, в кусте папоротника.
Чем дольше я шел, тем хуже выглядел мой план.
С чего я взял, что смогу найти дорогу обратно? А что, если я окончательно заплутал? Что, если я упаду, сломаю ногу, что, если…
Я заставил себя переключиться на мысли о доме. О Ксавьере, сморкавшемся во сне. О Битторе в рыцарском шлеме. «Четверть медяка за то, чтобы посмотреть на волка! Заглянуть в лицо дьяволу! Всего один сантим!»
В памяти всплыл случай, о котором, как мне казалось, я давно забыл.
Мне тринадцать, и бабушка хочет, чтобы я носил папины сапоги. Мои собственные ботинки уже поджимают. У нее нет денег, чтобы сшить новые. Я говорю, что сапоги мне велики. Что я не желаю их носить. Она отвечает, что мои желания никого не волнуют. Что любой другой ребенок с гордостью ходил бы в сапогах отца. Я лопаюсь от злости.
– Почему он ушел? – кричу я. – Я не понимаю!
– Тут и понимать нечего, – отвечает бабушка. – Перестань вести себя как дитя малое.
Я отказываюсь надевать сапоги. Она прячет мою обувь и костыль. Отныне я должен обедать в хлеву.
– Если ведешь себя как осел, то и есть будешь с быком на пару, – говорит она.
Мы дуемся четыре дня. Потом, уже не помню точно, каким образом, оказываемся лицом к лицу на дорожке перед домом. Качая головой, бабушка говорит:
– Потому что он был совсем как волк. Потому что не мог вынести осуждающих взглядов. Вот почему он ушел, Ксомин. Поэтому.
Чем дольше я шел, тем с большим трудом давался мне каждый шаг. Я валился с ног от усталости. Сам того не замечая, я вдруг застыл как вкопанный. И был до смерти напуган. Лишь спустя несколько секунд выяснилось почему.
В десяти метрах от меня стоял волк.
XIV
Не уверен, сколько мы так простояли. Помню только, что я отчетливо понимал: между мной и волком нет никаких преград. Ни ямы, ни частокола, ничего. Из уголков его пасти поднимался пар, окутывая морду туманным нимбом. В зубах он держал кролика. Кровь капала на снег, как чернила на белый лист бумаги.
Не выпуская кролика, волк оскалил желтоватые клыки, зарычал и напряг мышцы под белой шкурой. Лишь теперь я по-настоящему разглядел, какой это громадный зверь. Затем он повернулся и скрылся за деревьями.
Со мной случилось что-то странное. Сперва я вздохнул с облегчением, но вскоре пожалел, что волк меня бросил, что я опять остался наедине с самим собой в том страшном лесу.
Не придумав ничего лучше, я поплелся за ним.
Белый волк, похоже, не обращал на меня внимания. Он невозмутимо бежал трусцой, но каждый раз, когда мне казалось, что я потерял его из виду, он снова появлялся. Стоял неподвижно, не оборачиваясь. Когда я приближался к нему, он возобновлял свой бег.
Я следовал за ним, как во сне.
Тем временем темнота рассеялась. Луна выдохлась и чуть ли не сваливалась с неба. Теперь в ее бледном свете, отражавшемся от разбросанных по лесу снежных пятен, можно было различить очертания деревьев.