Большие каникулы

— Что за АВ, Фане? Где это АВ?

— Ну ладно, тогда я больше не дам тебе красок… — сердито отворачивается мой друг, потом начинает снова: — Ну покажи, Миту, прошу тебя, хотя бы одного…

Вот пристал!

— Провалиться мне на этом месте, если я еще когда-нибудь дам тебе краски!

— Подожди, чего ты… Не могу же я тащить коробку из правого кармана левой рукой?

— Так вытащи правой!

— Тоже не могу!

— Почему?

— Потому что правой я записываю. Не видишь? Учитель смотрит.

— Из правого кармана, говоришь?

Он запускает руку и ухватывает коробку… Открывает ее:

— Какие славные! Какие славные!

В самом деле, они и черные симпатичные. Но покрашенные — просто чудо! Представьте себе белого сверчка с красными точечками! Или — в белых полосках, как у зебры, или с красной головкой и зелеными ножками… Как я их крашу? Очень просто: акварельными красками.

И вдруг я вижу, что Фане кладет коробку в карман. В свой нагрудный карман…

— Что ты делаешь, Фане? Дай мне коробку!

Фане смотрит на доску и бормочет:

— Значит… так! АВ равно СД.

— Отдай сейчас же коробку…

Но Фане невинно спрашивает:

— Где здесь АВ, Миту?

— Отдай коробку!

— А ну, помолчи! Не видишь, что ли, я не нахожу АВ?

— Он подносит к губам треугольник и шепчет: — И потом, ведь краски-то мои, и кисточки мои, и идея моя…

— А сверчки — мои…

С грехом пополам он соглашается отдать мне трех сверчков, и то — желтых. Эти желтые даже совсем и не смешные… Ну погоди, дай мне только купить краски…

Учитель вытирает запачканные мелом руки и возвращается к своему столу.

— Ну, что мы сегодня узнали?

Ребята поднимают руки. И в тот же момент раздается продолжительное стрекотание. Фане подносит руку к нагрудному карману и желтеет — как мои сверчки. Потом краснеет и сразу же — белеет, как его сверчки.

— Миту, сверчки… сверчки… — потерянно бормочет он.

— Что, Фане?

— Коробка раскрылась. Их нет…

Он лихорадочно ищет.

— Почему отрезок АВ равен отрезку СД? — спрашивает учитель. — Можешь ты нам сказать, Фане?

Фане встает. Раздается стрекотание. Учитель подходит к нам. Я смотрю на Фане. По его груди ползут — как видно ослепленные светом — штук пять сверчков. Как цветные пуговки.

Я чувствую, что задыхаюсь… что я весь взмок. Вытаскиваю платок и вытираю лоб. Но из платка вылезают другие сверчки. К счастью, как раз в это время раздается звонок. Впрочем, какое там — к счастью!.. Через два часа об этом узнала вся школа. В тот же вечер, в восемь двадцать к нам пришел классный руководитель. В восемь двадцать пять у нас, на седьмом этаже, больше не стрекотал ни один сверчок…

Прошла неделя. Я сижу на первой парте, рядом с Фане. И уже начинаю разбираться в отрезках. И лишь время от времени посреди урока раздается стрекотание: как видно, один из сверчков поселился где-то в классе. И — словно нарочно! — на него находит как раз на уроке геометрии! Ах, поймать бы его!

Мы ищем его каждый вечер — я и Фане. Мы слышали, что если сверчок найдет теплый уголок, он может жить там до самого декабря. Неужели это правда? Вот паршивая букашка!

ДЕМОСФЕН

ПОЧЕМУ ЭТО МАЛЬЧИКИ зовут Тодирицу… Демосфеном? Ведь между ними нет ничего общего. Да и что может быть общего между спокойным и бледным, похожим на девочку, пятиклассником и — пылким афинским оратором, который жил почти 2 300 лет назад и в страстных речах призывал народ лучше умереть, чем подчиниться унизительной македонской тирании? Вот, посмотрите на его портрет в учебнике истории: насупленный, с мускулистой шеей, с густой бородой, высокий, он протягивает руки к толпе…

Нет, дело ясное, ничего общего не найти, как ни старайся.

И все же что-то общее есть… Сейчас вы в этом убедитесь.

Произошло это несколько месяцев тому назад.

Шел урок истории. Учитель, как всегда горячо и увлеченно рассказывал о борьбе афинского народа против захватчика Филиппа Македонского, южного соседа Афин, о хитрых происках македонцев и о великом ораторе Демосфене, который доказал Народному собранию, что призрак, маячивший перед ними, был не венцом счастья, а тяжелым медным ярмом, которое Филипп собирался надеть на знаменитый город… Но, слушая громовой голос оратора, никто и не подозревал, какой трудный путь он прошел к своей цели. В детстве он заикался, голос у него был слабый, писклявый. Но Демосфен все это преодолел. Он выходил на берег моря и, чтобы укрепить голос, часами декламировал стихи, стараясь перекрыть шум волн, с вечным гулом разбивающихся о скалы; он говорил целыми часами, набив рот галькой, чтобы укрепить мускулы языка и преодолеть заикание. Он окружал себя мечами, чтобы, когда разгорячится во время будущих выступлений, не делать слишком резких, беспорядочных движений. Он брил себе голову, чтобы не соблазняться выходом в город, где все носили пышные шевелюры и на бритоголового указывали бы пальцем…

Учитель кончил объяснять.

— Откройте книги, — сказал он. — Дома вы прочитаете по учебнику следующие страницы…