Большие Надежды (СИ)

— Бесспорно, — согласился Артур, оглянулся и с противным скрежетом подтащил стоявшее поодаль кресло. Усевшись в него, он закинул ноги на расположившийся рядом небольшой столик, где стояли какие-то уродливые фигурки. Их он одним небрежным пинком сапога с грохотом отправил на пол, а потом вновь посмотрел на Канцлера. — Ты обязательно сдохнешь. Но не от моей руки.

— Неужто решил испробовать на вкус сыновьи чувства? — раздался смешок, но тут же стих, когда Канцлер наткнулся на совершенно равнодушный взгляд.

Артур смотрел на человека, к которому обязан был чувствовать хоть что-то после всех этих лет, но, к собственному удивлению, не ощущал ничего, кроме презрения. Перед ним сидел убийца, и было глубоко всё равно, сколько процентов одинаковой крови текло в их телах. Поэтому он ровно и совершенно искренне произнёс:

— Мне искренне наплевать на тебя и твою жизнь; наплевать на совесть, которая вряд ли очнётся; и плевать, как быстро мы оба сдохнем. Но я обязан дать тебе шанс объясниться.

Последовало молчание, а потом Канцлер холодно произнёс:

— И в чём же я, по-твоему, должен оправдываться?

Артур склонил голову набок, а потом оскалил зубы в подобии радушной улыбки.

— Ни в чём. Я задам тебе всего лишь один вопрос.

Он замолчал и задумчиво подпнул последнюю, чудом устоявшую на столике фигурку, прежде чем поднял взгляд и едва ли не по слогам проговорил:

— Что ты почувствовал в тот момент, когда я перерезал горло Руфь Мессерер?

И снова глухая тишина опутала кабинет. Она словно истекла из самих стен, опутав руки и ноги сидевших напротив друг друга то ли врагов, то ли тех, кому в истории ещё не существовало названия. Оно обязательно появится позже, когда всё закончится; когда высохнут слёзы; когда впитается в землю тёплая кровь; когда отзвучит последняя из сирен. Ну а пока отец и сын, учитель и ученик слышали только шум внезапно обрушившегося на Город ливня. Тот долбил в окна, смывая осевшую на стекле, стенах и улицах пыль. Изо всех сил Город пытался дать знать, что тоже хотел услышать ответ. Артур перевёл взгляд в окно и заметил, как Канцлер поступил так же. Значит, он тоже чувствовалэто.

— Ну так? — наконец разорвал тишину Артур.

— Ничего. Я не почувствовал ничего.

Ответ прозвучал, а вслед за ним раздался треск прокатившегося над Городом грома. Хант поднял бровь и ехидно хмыкнул.

— Лжешь.

— Это тебя не касается…

— Хватит! — неожиданно проорал Артур. И под звуки нового, ещё более сердитого грома, он вскочил и стремительно перегнулся через стол. — Ты врёшь. Каждую секунду своей жизни обманываешь всех: себя, людей, Город. Ты настолько погряз в собственном вранье, что уже не знаешь, где правда, а где навязанный самому себе вымысел! Ты изолгался так сильно, что сам запутался. Но хватит… ХВАТИТ!

Он резко замолчал, в последний раз в бешенстве взглянул в ничего не выражавшие серые глаза, которые так сильно — и теперь это было так очевидно! — походили на его собственные, а потом отстранился. Артур медленно обошёл стол и замер у Канцлера за спиной, вслушиваясь, как беснуется буря.

— Никогда не поверю, что ты действительно хочешь этого — уничтожить Город. Что всем смыслом твоего существования стала лишь жажда власти. Над кем? Над кучкой нерадивых церковников, что плетут заговоры у тебя за спиной? Над людьми, которые лишь необходимая для продолжения хоть какой-нибудь жизни безвольная биомасса? Над твоим же Канцеляриатом? Неужели всё, чего ты хочешь от жизни — это занять место Суприма и стать единым вождём и символом? Ради чего? Ради записи на табличках истории? Ради иллюзии значимости? Ради…

— Ради тебя.

Голос Канцлера был спокоен, а ещё настолько сух и прост, что Артур было прервался, но потом до побелевших костяшек вцепился в спинку высокого кресла и наклонился прямо к уху Алекса Росса. Назвать его отцом Хант не мог даже мысленно.

— Что ты сказал? — процедил он едва слышно, но Канцлер не шелохнулся и по-прежнему изучал собственные руки, в которых крутил тонкий нож.

— Я сказал, что делал это ради тебя.

Артур почувствовал, как внутри поднимается душная волна бешенства.

— Это и есть твой ответ?! — прошипел он, и Канцлер резко обернулся. — Жалкая попытка переложить ответственность на кого-то другого?

Их взгляды на мгновение встретились, а потом самый могущественный за всё время существования Города человек тяжело поднялся на ноги. Он медленно подошёл к залитому дождём окну и сцепил за спиной руки, в которых по-прежнему сжимал нож.

— Нет, — коротко ответил он.

— Тогда изволь объясниться.

Канцлер хмыкнул и вновь оглянулся, с иронией посмотрев за замершего позади него Ханта.

— Мы не в допросной, Артур. Да и ты всё никак не хочешь брать на себя роль палача.

— Потому что я не он.

— Нет, конечно, нет. Ты готов стать сразу всем. И, пожалуй, ещё никто не был настолько для этого предназначен, — пробормотал Канцлер, в последний раз задумчиво взглянул на гордо задравшего подбородок Артура, а потом отвернулся. Послышался вздох: — Мне было больно, но Руфь сделала выбор.

Хант замер, боясь спугнуть неожиданное откровение, но потом всё же не удержался и хмыкнул: