Большое кино

Мадлон стоило немалых усилий убедить ее, что лучшее лекарство для разбитого сердца - перемена обстановки. Либерти съехала с квартиры на Восемьдесят второй улице в Восточном Манхэттене, которую снимала вместе с двумя коллегами из "Флэш", и перебралась в неприглядный квартал к югу от Канал-стрит, на верхний этаж бывшего склада, в грязь, пыль, ржавчину, скрежет петель и скрип полов. Каждый вечер после работы, натянув обрезанные джинсы и рваную майку, она принималась малярничать, колотить молотком, орудовать разводным ключом, превращая запущенную берлогу в пригодное для обитания место. Потом она валилась на кровать, окончательно потеряв способность думать, мечтать - мечтать об Эбене Пирсе.

В день ввода в эксплуатацию новой ванны, завершавшей обновление всего чердака, она дошла по Уэст-стрит до Хьюстон-стрит и попросила у хозяина винного магазина самое лучшее и дорогое шампанское, какое у него только найдется. Он порекомендовал "Родерер кристал" 1968 года, и Либерти выписала чек, одним махом исчерпав свой банковский счет. Вечером, стоя у окна и глядя на Гудзон, в котором отражалась новорожденная луна - закорючка, вынырнувшая из белых туч, - она сказала себе: "Рано или поздно он вернется". Произнеся это заклинание, она спрятала шампанское в отделение для овощей внизу новенького голубого холодильника.

Глава 5

Ее разбудил телефонный звонок.

- Здравствуйте, Либерти.

- Здравствуйте...

- Надеюсь, вы не сердитесь, что я так рано вас разбудил?

- Не волнуйтесь, я давным-давно проснулась. - Она зевнула прямо в трубку. - А вы кто?

- Арчер Репсом.

Она посмотрела на часы. Двадцать минут седьмого. Будильник должен был прозвенеть только через два часа.

- Хотите что-то добавить?

- Продолжить интервью, если не возражаете.

- Не надейтесь, что я буду против. Вы что-то вспомнили?

- Можете со мной позавтракать через полчаса?

- Запросто.

- Форма обычная, теплая. Не забудьте диктофон.

Через полчаса Либерти в вытертых до неприличия саржевых штанах и синем жакетике ждала его внизу. Диктофон и блокнот лежали в кожаной сумке, перекинутой через плечо.

Белый шестидверный "мерседес" затормозил у тротуара, дверца распахнулась, и Либерти прыгнула на заднее сиденье.

Репсом говорил по телефону.

- Привет! - сказала она, но он лишь кивнул.

Машина тронулась, водитель обогнул угол и устремился к Черч-стрит.

- Вернитесь и поговорите с ними. Напрямик, без бумажки, слышите? Арчер чуть не прижег белую трубку своей черной сигаретой. - Просто какие-то бездари! - Он нажал кнопку на трубке. - Здравствуйте, Либерти! Извините, я сейчас. - Он произнес три цифры, потом сказал:

- Доброе утро, Сьюзи. Раздобудьте мне на Багамах сами знаете что. - Он мельком взглянул на Либерти. - Только скрытно. Вы меня поняли? Так я и думал. Спасибо, спасибо!.. - Следующие цифры, третий собеседник:

- Здорово, Том! Не разбудил?

Она старалась не пропустить ни слова, прихлебывая апельсиновый сок из бара. На сиденье лежал свежий номер "Уолл-Стрит джорнел", раскрытой на второй странице. Внимание Либерти привлек заголовок: "Гринхауз даст показания в обмен на снятие обвинения". Фамилия автора статьи отсутствовала.

Либерти схватила газету и с бьющимся сердцем прочла: "Сенатор Эбен Пирс, член сенатского комитета по финансам, недавно назначенный председателем подкомитета по изучению обвинений, выдвигаемых против Комиссии по биржам и ценным бумагам, встретился вчера утром в штаб-квартире "Рейсом энтерпрайзиз" с А. Дж. Ренсомом. Оба отказались от комментариев...

Так вот оно что! Оказывается, Э. Пирс приехал в Нью-Йорк расследовать слухи о существовании на Багамских островах так называемого грязного фонда "Рейсом энтерпрайзиз", предназначенного для Гринхауза!

Она вжалась в сиденье. Еще немного - и они бы столкнулись вчера у Ренсома. И все же, что бы ни писали газеты, она отказывалась верить, что этот элегантный господин - мошенник, и не собиралась помогать Эбену собирать на него компромат.

Либерти отложила газету. Куда он ее везет? Они ехали по восточной части Манхэттена, все глубже забираясь в синие каньоны финансового района. Жаль, что она послушалась его совета и оделась кое-как: ей не улыбалось щеголять в наряде хиппи среди пиджачно-галстучной братии. Шины лимузина зашуршали по брусчатке, и Либерти удивленно огляделась. По обеим сторонам улицы, совсем близко от окон машины, громоздились старинные дома.

Машина остановилась у высокой стены, затянутой плющом, и Рейсом, повесив трубку, распахнул дверцу.

- Добро пожаловать в "Сад скульптуры". Либерти.

Она почувствовала аромат лайма и мускуса и облегченно улыбнулась. Ее подозрения не подтвердились; позор откладывался, намечался пикник.

- Я слышала про этот "Сад", но меня сюда не приглашали.

- Это ее владения.

- Чьи?

- Китсии, разумеется.

- Ну конечно! - Она бесцеремонно хлопнула его по плечу. - Вот это атмосфера! Раш все про вас наврал. Вы молодчина! - Она выпорхнула из машины.

"Глазок" в двери закрылся, и перед гостями появился смуглый худощавый араб. Либерти помнила таких по Звару: они гуляли по набережной и толклись в казино.