Большое кино

Рейсом открыл свой портсигар из слоновой кости и достал длинную деревянную спичку из высокой керамической подставки в форме женской шеи. Чиркнув по подставке, он зажег спичку, закурил и улыбнулся Либерти сквозь облачко дыма. Правда, на этот раз она подозревала, что улыбка адресована не ей, а воспоминаниям.

Неожиданно перед ними вырос официант, и Рейсом шепнул ему что-то по-арабски. Либерти решила, что сейчас им подадут завтрак.

- У Китсии был "пирс-эрроу", - продолжил Рейсом свой рассказ, - один из первых автомобилей с откидным сиденьем.

Одна она никогда не ездила, зато любила катать меня. Мы разъезжали по Булонскому лесу, где я лакомился рахат-лукумом, виноградом и гранатами. Помнится, однажды она позволила мне сплевывать семечки от граната прямо ей на платье, потому что ей нравились пятна от сока на белой ткани, - так она это объяснила. В те времена она носила только белое; белой была и ее неизменная горжетка, которой она щекотала мне подбородок. Она любила меня смешить. Никогда я не был так счастлив! - Его лицо приняло мечтательное выражение. - Моего отца наше катание страшно злило, ведь он был не только торговцем оружием, но и инженером и не мог особо восхищаться машиной, у которой фары были в бампере. Но Китсии было на это наплевать: машина ей нравилась, как и шофер - индус из Пенджаба по имени Мохамед Якуб. Вы видели когда-нибудь пенджабцев, мисс Либерти? Это народ гигантов. В шофере было шесть футов семь дюймов. Он так и жил в машине. В отличие от других шоферов, работавших в костюмах и черных кепках, он носил широкие шаровары и расшитую куртку с блестками, водил машину босиком, и от него всегда пахло шафраном.

- Должно быть, втроем вы представляли забавное зрелище, - заметила Либерти.

- Да уж, Китсия любила пустить пыль в глаза. Меня она одевала в морские костюмчики или в китайские курточки. Судя по фотографиям, на меня тогда нельзя было смотреть без смеха.

- Зато теперь вы определенно не ярмарочное диво, - не сдержалась Либерти.

Араб-официант принес в бельведер соломенные салфетки, серебряные ложки и глиняные миски с кушаньем. Либерти принюхалась:

- Что это?

- Какая разница? - заговорщицки подмигивая, проворчал Ренсом. - Вы мне не доверяете?

- Дело не в вас, а во мне. По утрам я стараюсь есть поменьше. - Она злилась, что появление еды прервало его рассказ.

- Вы совсем не ощущаете голода?

- Только когда работаю, тогда у меня волчий аппетит.

- Наверное, вы очень преданы своей работе? Вы похожи на ночного зверька: одни глаза и руки. Зато у вас очень длинные пальцы. - Он встряхнул полотняную салфетку и положил ей на колени. - Хотя бы попробуйте.

- Это мой крест - все вечно заставляют меня есть. - Однако она все же послушалась, и, как оказалось, не зря: такого вкусного йогурта - легкого, пенистого, с кусочками мандарина, ягодами, орехами и специями - она еще не пробовала.

- Вам удается спать по восемь часов в сутки? - поинтересовался Арчер, отправляя в рот одну ложку йогурта за другой. - Большинство преуспевающих людей, включая меня, обходятся половиной этого времени.

- Половины мне, пожалуй, маловато, но иногда я действительно превращаюсь в ночное существо. Например, когда я училась, всегда занималась по ночам, но сейчас... Тогда я считала, что дневной сон - признак наступающей дряхлости. А сироте так легко представить себя старушкой, доживающей свой век в богадельне. - Она жизнерадостно облизала свою ложку.

- Как же случилось, что вы занялись журналистикой?

- Вы хитрец, Арчер, - вам, конечно, хочется самому задавать вопросы? Да-да, я заметила, что вам это больше нравится. - Она широко улыбнулась. Ладно, так и быть, я отвечу: когда я была еще студенткой, Мадлон Уикс дала мне работу в своем журнале.

- Мадлон Уикс! Что ж, это многое объясняет.

- Можете думать о ней что хотите, но это она мне внушила, что журналистика - благородное занятие.

- И вам всегда хотелось стать именно журналисткой?

- Во всяком случае, другие профессии меня не успели увлечь - разве что роль содержанки.

Арчер усмехнулся, словно в это было невозможно поверить - В приюте при монастыре Святой Марии была одна тощая монахиня - сестра Бертран, которая держала под своей кроватью старую коробку из-под сигар, полную открыток: Карибы, Австралия, Полинезия... Она разрешала мне их рассматривать, только брала с меня слово не читать. Больше всего мне нравилась вода: синяя-синяя! Бертран говорила, что если я буду изучать в колледже журналистику, то увижу море, а нет, мой предел - Гудзон позади электростанции. И я ей поверила. Увы, настоящее море никогда не бывает таким синим, как на открытках.

Рейсом опустил голову и протер глаза.

- Вам нездоровится?

- Все в порядке, - тихо ответил он. - Просто не отдавал себе отчета, как много выветрилось из памяти.

- Бывает. Но память легко восстановить. Кстати, в этом и состоит мое ремесло.

- Неужели? - Арчер бросил на нее странный взгляд. - Хотелось бы мне знать, Либерти, в чем же заключается ваше ремесло и на кого вы работаете?

- О чем это вы? Кажется, мы давно с этим разобрались. Я работаю...