Большое кочевье

Лунный свет с трудом пробивался сквозь промерзшие стекла, сквозь плотно задвинутые шторы. Николай почти ощупью прошел к умывальнику, наклонился, подозревая, что лампы тут нет, все-таки пошарил на полу под лавкой. Лампы не было.

— Стеша! Где же лампа?

— Да там она была… Сейчас я сама найду…

Скрипнул табурет, она шла к нему, вот она уже приблизилась вплотную, словно бы невзначай ткнулась ему в грудь и вдруг крепко обвила его шею руками, тесно прижалась к нему всем своим упругим юным телом. Вначале обомлев, но, спохватившись, он отыскал и стал целовать ее покорные горячие губы. Он ласково и крепко обнимал, гладил волосы, лицо, вновь целовал, и она страстно, покорно и благодарно отвечала на его поцелуи, на его объятия.

Все вокруг плавно кружилось и куда-то плыло, точно спал он и видел все это во сне. Потом она взяла его за руку и увела в другую комнату. Она подвела его к кровати и легонько толкнула в плечо, и он послушно лег и слышал, как она торопливо снимает с себя платье…

«Зачем все это? — отрешенно, как будто не о себе самом, подумал он, отодвигаясь к стенке. — Зря все это! Зря». Опять где-то в глубине сознания появилось желание воспротивиться этому, уйти, убежать… Но что-то теперь уже властно держало его. И вдруг ясно, отчетливо, словно над самым ухом его, прозвучали слова, сказанные Дарьей Степановной: «Стешка — ягодка-брусничка, вот только кому достанется она, кто сорвет ее…»

А Стешка-ягодка, вот она, сбросив платье, стоит перед кроватью словно бы в нерешительности, руки к груди прижала, фигура ее на фоне наглухо зашторенного серого окна хоть и видна лишь черным силуэтом, но уже ослепила она горячим туманом, окутала его.

Скрипнула кровать. Стеша легла, несмело обвила его голой рукой, придвинувшись, прижалась к нему, горячая, вздрагивающая…

Обещанный председателем вертолет прилетел лишь десятого июня. Прилетел он в полдень и опустился невдалеке от чума, едва не разметав его. Пастухи в это время клеймили телят, перепуганное стадо разбежалось в разные стороны.

Лопасти еще крутились, но от вертолета, низко пригибаясь, бежали к чуму три человека: Шумков, новый зоотехник и какой-то незнакомый человек с фотоаппаратом и с квадратной кожаной сумкой на боку. Пастухи смотрели на темную дверь, ожидая появления председателя, но вышли из машины два пилота, и больше никто не выходил.

— Не прилетел Плечев, — разочарованно сказал Долганов и степенно пошел навстречу гостям.

Поздоровавшись с гостями, Шумков кивнул на человека с фотоаппаратом, который уже успел несколько раз сфотографировать и чум, и пастухов и теперь, присев на корточки, старался уместить в один кадр оленеводов, кусок тайги, чум, убегающих оленей и вертолет.

— Вот, братцы, корреспондент к вам приехал, интервью у вас будет брать, в районную газету про вас напишет…

Корреспондент приветливо покивал пастухам и продолжал щелкать фотоаппаратом — высокий, худой, в какой-то нелепой рыжей шапке и клетчатом пиджаке. Николай с интересом посматривал на корреспондента.

Один из пилотов, высокий, грузный, мрачного вида, нетерпеливо сказал, обращаясь к Шумкову:

— Давай, начальник, разгружайся побыстрей, да полетим мы, чего стоять?

Пастухи быстро разгрузили соль, ящики и мешки с продуктами. Пилоты тотчас закрыли дверь, включили двигатель.

— Чего они? Куда улетели? — изумился Долганов. — Бросили вас, что ли?..

— Не беспокойтесь, они прилетят, — поспешил успокоить бригадира зоотехник.

— В экспедицию полетели, — пояснил Шумков. — Часа через два прилетят. Однако чего мы стоим? Айда в чум, чай будем пить, потолкуем. И, подмигнув пастухам, он по-хозяйски отвернул кусок брезента, прикрывающего вход в чум.

Корреспондент, вероятно, уже не раз и не два бывал у оленеводов в гостях, в серых выпуклых глазах его не было любопытства. Он с нетерпением посматривал на Татьяну, выставлявшую на столик миски с дымящейся ароматной олениной. Родников ждал, когда корреспондент начнет задавать пастухам вопросы, но тот никого ни о чем не расспрашивал, и вид у него был такой, словно он все, что хотел сделать, уже сделал и теперь ждет награду за проделанную работу.

— Ну, расскажи, Василий… Василий Петрович, как там дела у Слепцова! Что нового в поселке? — попросил Фока Степанович, напряженно улыбаясь. — Много ли у Слепцова телят?

— Не был я, брат, у Слепцова, не был еще.

— А у Василия Ивановича?

— И у него тоже не был. Вы первые. Только вчера вертолет пробили. — Шумков недовольно взглянул на Фоку Степановича и тут же покосился на корреспондента, давая понять пастуху, что негоже при посторонних людях задавать такие компрометирующие вопросы, не лучше ли поговорить, например, об охоте. Шумков повернулся к брату: — Много ли, Михаил, медведей убили? Говорят, нынче медведей кругом полно…

— Наврали тебе, мало медведя, трех всего убили… — недовольно сказал Долганов и, усмехнувшись, вернул Шумкова на прежнюю тему. — Значит, не был ты еще ни у Слепцова, ни у Василия Ивановича? А если бы вертолет совсем не дали? Что бы ты делал? Пешком-то да-але-еко, а?

— Если бы вертолет не дали, пешком бы не пошел — не сомневайся.