Большое кочевье

— Окси! Непраульно тибе говорили, — возразил старик. — Моя так думали. Молодой пастух надо первый очередь учились тайгу не боялись, чтобы иво смотрели на сопка, говорили: ай, какой красивый сопка! Мало-мало любит тайгу, охота мало-мало любит — работать, однако, будет долго пастухом; боялись иво будет тайгу — сразу иво поселок кочевать пойдет. Иво учили нада первый очередь тайга любить, разный следы читать — эта главный для пастуха наука есть! Моя так думали: нада пускать Николку…

Председатель молчала, что-то сосредоточенно обдумывая, нервно барабаня пальцами по пустому спичечному коробку, который она перед этим вертела в руках.

Николка натянулся, как струна, впился взглядом в нервно стучащие председательские пальцы, словно от них, от этих пальцев, зависела его судьба сейчас. Но вот пальцы остановились, схватили коробок и бросили его к подсвечнику.

— Хорошо, Аханя, я поняла твою мысль. Пожалуй, ты прав, собирайтесь на охоту! А Василий, Фока Степанович и кто-то третий из вас поедут на Талую по очереди. Вместо Ахани и Родникова я пришлю в стадо двух пастухов. Одного я уже уговорила, думаю, что и другого уговорю.

Первыми палатку покинули Улита с Татьяной, они вдруг вспомнили, что в печах у них прогорели дрова.

У Николки было отличное настроение, ему хотелось выскочить на улицу, запеть во все горло и пуститься в пляс. Но что тогда подумают о нем пастухи? Скажут: да он еще совсем пацан, какой из него охотник? Но не удавалось ему скрыть своего ликования, и, глядя на него, пастухи понимающе улыбались.

На следующий день бригада, выпустив стадо из кораля, откочевала на богатые ягелем пастбища. Через неделю Ганя привез охотникам необходимое снаряжение.

Ранним морозным утром повели охотники небольшой свой караван, состоящий из девяти груженых нарт и двадцати двух ездовых оленей, в сторону Маяканского хребта. Снег был мелкий и сыпучий, весело поскрипывали нарты, бодро пощелкивали оленьи копыта.

У Ахани аргиш из пяти нарт. На средней нарте сидит в праздничной одежде Улита, она то и дело беспокойно оглядывается на привязанных за последнюю нарту двух молодых ездовиков, предназначенных на убой, если охотникам не удастся добыть мяса в тайге… Оба оленя были обучены перед самой кочевкой, не привыкли к неволе, то и дело взбрыкивали, вставали ногами на идущую нарту, дергались изо всех сил, пытаясь вырваться.

Николка тоже часто оглядывался. К его задней нарте было привязано два запасных оленя. Кроме того, Николка шел замыкающим, а замыкающий должен следить не только за впереди идущими нартами, но и за своими — не дай бог вывалится груз, уйдешь от него, никто и не окликнет. Замыкающим быть ответственно, и Николка это вполне сознавал. Выражение лица у него значительное, походка деловита, весь его вид и даже голос говорят о том, что Николка Родников — кадровый охотник-промысловик колхоза «Ленинское знамя». Кадровый охотник-промысловик! Это вам не семечки лузгать… Никто не ведает, что творится сейчас у него в душе, а в ней — ликование! Вокруг торжественно притихший лес, и вдалеке над светлым лиственничным лесом легкие, как белые облачка, Маяканские горы. Пройдет немного времени, и он, Николка, если захочет, потрогает их склоны рукой, протянет руку и потрогает, как он трогает сейчас эту темнокорую шершавую лиственницу.

Впереди каравана бегут две собаки — Хывкар и Мальчик. Хывкар серый, лопоухий, похожий на русскую гончую. Мальчик рослый, совершенно белый лайкоид. Собаки, по словам старика, неплохо ищут белку, поэтому старик возлагает на них большие надежды.

Наконец наступил этот желанный день.

Охотники проснулись задолго до рассвета. Пока пили чай, одевались, очищали смазку с малокалиберных патронов, рассвело. Выбрались из палатки. Морозец. Небо чистое. Собаки радостно скачут вокруг хозяина. Аханя испытующе взглянул на Николку, спросил:

— Сиводня тибе очередь выбирать места. Куда тибе пойдешь, туда? — махнул он рукой вниз по речке. — Или туда? — указал он в верховья.

Такого вопроса Николка не ожидал, он предполагал, что Аханя вначале поводит его с собой дня три-четыре, покажет, как искать белку, а затем Николка начнет охоту самостоятельно. Поэтому он растерялся, с минуту молчал, беспомощно скользя взглядом по реке, наконец упавшим голосом сказал:

— Пойду вниз.

Аханя с собаками отправился в верховья.

Километра два Николка шел по льду реки, затем поднялся на невысокую терраску и углубился в заросли. Лес тянулся вдоль реки неширокой полосой, местами просматриваемой насквозь до подножия сопок. На склоны сопок лес поднимался только по глухим, защищенным от ветра распадкам, которых было множество. Распадки были похожи на шерстяные черные клинья, беспорядочно вклеенные в белоснежные одежды гор.