Большое кочевье

Николка шел не торопясь, внимательно осматривая местность в надежде увидеть зверя или след белки, но попадалось на глаза множество заячьих и куропачьих следов, а беличьих все не было. И чем дальше уходил он от палатки, тем мрачней становилось его лицо, и тем сильней ощущал он чувство страха и беспомощности перед этими холодными громадами сопок, перед этой равнодушной тайгой. От вчерашнего радостно-приподнятого настроения не осталось и следа. Еще сегодня Николка видел во сне скачущих пушистых белок, он беззвучно стрелял в них, и они падали к его ногам мягкими комочками. И даже проснувшись, примеряя после завтрака новые замшевые перчатки, которые сшила ему Улита, Николка видел продолжение ночного сна. Но вот она, действительность: он бредет по тайге вот уже три часа, и не то что белок, но даже следов их обнаружить не может.

«Вымерли они, что ли?» Николка растерян. Он удручен неудачей, подавлен громадьем пространства, в котором он, Николка, не более чем соринка. Все неуверенней и медленней шаги его, все чаще он оглядывается назад, прикидывая пройденное от палатки расстояние.

Вскоре он стал подумывать о том, чтобы вернуться в палатку, ему казалось, что зашел он уже слишком далеко и не успеет вернуться в палатку засветло. Меньше всего теперь Николка думал о беличьих следах, он подозрительно всматривался в чащу леса, в черные медведеподобные выворотни и думал: «А вдруг медведь-шатун, чем я стрелять в него буду? Мелкашка разве ружье? Остается одно — вскарабкаться на дерево. А если и он на дерево? Стрельну ему в глаз или шапку в морду — он схватит ее лапами и упадет, хорошо, чтобы внизу была валежина и он бы об эту валежину хребтом». Такие мысли теснились в голове у Николки.

Пройдя еще с полкилометра, он решил возвращаться. Эта мысль взбодрила, но все равно он то и дело опасливо озирался, словно ждал нападения. Возвращался по другой стороне долины.

«Эх ты, горе-охотник! — упрекал он себя. — Ни одной белки не убил. Хоть бы одну. А что убьешь-то, если все повымерло?»

Но, как бы опровергая эти мысли, на вершине ближайшего дерева надсадно и скрипуче прокричала кедровка — крик ее оказался вещим. Николка тотчас наткнулся на беличью тропку, которая привела его к невысокой лиственнице. На середине ствола лиственницы виднелось круглое, как футбольный мяч, гайно.

Усмиряя волнение, Николка легонько стукнул палкой по стволу, и в ту же секунду из гайна выскочила белка и, свесив хвост, стала с любопытством смотреть на охотника. Николка торопливо навскидку выстрелил и — промахнулся. Белка метнулась на сук повыше. Еще выстрел — опять промах. С каждым новым выстрелом белка становилась все беспокойнее. Тревожно цокая, она металась среди веток и по стволу. Когда она на секунду замирала, Николка стрелял, не замечая, что ствол его винтовки мелко дрожит.

Только девятой пулей убил Николка белку. Он привязал ее ремешком поперек туловища к правой ноге под коленом. В такт шагам белка взмахивала хвостом и словно бы кланялась кому-то, роняя на широкую лыжину капельки крови.

«Если я буду так метко стрелять, то все патроны раньше времени изведу», — рассуждал Николка, чуть повеселев: все же не с пустыми руками вернется в палатку. А кто знает, быть может, вон за тем распадком он подстрелит и вторую белку, а там и третья и четвертая подвернется. Охота — это дело такое… Тут главное не унывать. Николка не унывает — у него все еще впереди.

И хотя не добыл он больше ничего в этот день, но к палатке подходил бодро.

«Вовремя успел», — удовлетворенно подумал он, оглядываясь на солнце, — оно уже стояло над вершинами гор.

Улита взглянула на него с удивлением, молча поставила перед ним столик, миску с супом и куском мяса. Когда он поел и напился чая, Улита спросила:

— Белки нет?

Николка понял вопрос, как участие, и торопливо, со скорбным видом закивал головой. Однако Улита ему не посочувствовала.

— Очень рано пришел, — сказала она укоризненно. — Совсем мало ходил, надо много ходить, дотемна.

Но главный конфуз ожидал впереди. Он нарубил дров, почистил винтовку, почитал книгу, подремал, но солнце все не опускалось за горизонт. Наконец солнце кануло. Но и после захода солнца было еще долго светло.

«За это время я мог бы убить не одну еще белку. Не меньше десяти километров мог бы пройти…» — терзал себя Николка.

В сумерках прибежали собаки, они вошли в палатку и, помахивая хвостами, устало легли на проходе. Морда Мальчика была испачкана кровью.

Покряхтывая, покашливая, Аханя долго выбивал палочкой снег с торбасов, привязал шерстяную разделку к жерди, чтобы она не сползла по трубе, затем натянул потуже угол палатки, постучал по брезенту, проверяя натяжку, повздыхал еще и наконец вошел. На каждой ноге у него висело по шесть белок, он их молча отвязал и оставил на пороге. Еще четырех белок отцепил от пояса. Некоторые белки были уже мерзлые.