И вообще, кто заподозрит троицу немолодых белых мужиков из курортного городка? Полиция, службы безопасности смотрели не туда – их интересовали азиатские педофильские сети, румынские работорговцы. А эти трое прятались у всех на виду, утоляли неутолимую жажду секса в борделях-однодневках, саунах и еще менее легальных, менее целительных заведениях. (Казалось бы, не бывает таких – ошибочка вышла, бывают.) Бизнес преуспевал.
Все цифры педантично записывались, все расчеты проводились под покровом даркнета. «Андерсон, Прайс и партнеры» – зонтик, накрывший все, но «Андерсон, Прайс и партнеры» – это, по сути, лично Стив. А со Стивом история такая: он кайфовал от игры, от власти, манипуляций и лжи, любил дурачить девчонок. Старый трейлер Кармоди для него скорее хобби, а может, и убежище. У одних мастерские, у других огороды, а вот у Стива трейлер.
На въезде в город Энди снова свернул к «Сейнсбери» шаговой доступности, где купил своим подопечным по корнуоллскому пирогу и еще фанты, а себе прогорклого кофе. Глазам не верится, сколько девчонки способны умять.
– Бездонные вы бочки, а? – сказал он.
Впрочем, дальше-то им мало что светит – можно и угостить. Они в ответ чирикнули что-то неразборчивое – в переводе, надо думать, «спасибо». Нежданная совесть пробивалась из тьмы на свет божий. Энди запихал ее поглубже во тьму и сказал:
– Ну, девчонки, вот мы и приехали, – едва показалось расползшееся и ветхое здание «Белых березок».
Здесь и в самом деле был как бы дом престарелых. В девятнадцатом веке «Березки» зародились частной психиатрической клиникой для состоятельных, но под конец там селили «смятенных и дряхлых». Здание принадлежало Тони Бассани – у него на побережье было несколько таких домов. «Березки» закрылись много лет назад, и их выкупила «подставная фирма». Фирма была зарегистрирована в расселенном жилом доме в Данди, но за ней крылись и другие.
– Танец семи покрывал, ёпта, – говорил Томми.
Томми и Энди понятия не имели, что скрывается за фирмой в Данди, – юридической стороной занимался Стив. Шалопай Томми считал, что их защитит незнание, а вот Энди не верилось, что незнание способно защищать.
Жасмин и Мария смотрели скептически. Окна в здании по большей части заколочены. Лупится краска унылого оттенка конторской магнолии. Вдобавок почти на всех окнах решетки, хотя картина приводила Энди на ум не столько тюрьму, сколько бондовый склад, где прячешь товар, пока не подвернется шанс скинуть его дальше. Чем они тут, собственно, и занимаются.
– Это белые борозки? – нахмурилась Жасмин.
– Внутри получше, – сказал Энди. – Увидите. Все, вылезайте, пошли.
Он тут как пастух с двумя упрямыми овцами. Ягнятками, прямо скажем. По пути на бойню. Совесть опять встрепенулась, и он вбил ее поглубже. Все равно что в «убей крота» играть.
Кто-то постучал в окно, и Энди вздрогнул. Василий. А на короткой цепи у него ротвейлер Томми – и при виде пса девчонки приглушенно зачирикали. Зря дергаются – безмозглая шавка просто для виду.
– Не бойтесь, Брут у нас котик, – сказал Энди, хотя они не понимали ни слова. – Пойдемте, девчонки, шевелитесь. Ноги в руки. Пора начать новую жизнь, да? Будьте как дома.
Грозовой перевал
Утро в тюрьме, которую желтая пресса окрестила Усадьбой Уродов. Убогие коридоры Уэйкфилдской тюрьмы ее величества еще заполняла вонь казенного завтрака, и от овсяно-яичного букета Реджи замутило.
Заключенного номер Джей-Эс-5896 они рассчитывали найти в больничке – он же вроде на пороге смерти, – однако их проводили в обычную комнату для допросов. Надзиратель принес кофе и сказал:
– За ним уже пошли, он чуток тормозной.
В унылой комнате с голыми стенами вонь завтрака перебивал сосновый аромат промышленной дезинфекции, будто здесь недавно кого-то стошнило. Кофе был отвратный, но органы чувств порадовались и такому противоядию.
В конце концов приковылял объект их интереса – о прибытии возвестило металлическое звяканье, и Реджи сначала решила, что он в наручниках: все-таки Уэйкфилд – тюрьма строгого режима. Но Майкл Кармоди оказался без оков, привязан только к большому кислородному баллону на колесиках.
– Эмфизема, – прохрипел он, рухнув за стол на жесткий стул.
В дверях застыл надзиратель, хотя едва ли Майкл Кармоди рванет на свободу. Отсюда он выберется только ногами вперед.
– Мистер Кармоди, – сказала Ронни, – мы приехали в связи с тем, что полиции стала известна новая информация по вашему делу. Назван ряд лиц, не фигурировавших в ходе расследования преступлений, за которые вы сейчас отбываете тюремный срок.
– А я-то и не заметил, – саркастически обронил Кармоди.
Сарказм сарказмом, но от прежнего Кармоди осталась лишь тень. Реджи видела фотографии периода мэрской роскоши, и даже на полицейских снимках после ареста – а на них, сказать правду, люди обычно не в лучшем виде – Кармоди был здоров и бодр, хотя краснолиц и перекормлен. Теперь щеки у него ввалились, а белки глаз нездорово пожелтели. Ему, конечно, уже за восемьдесят. Встретишь на улице – ни дать ни взять безвредный престарелый пенсионер.