Большое путешествие Малышки

Малышка боязливо обошла охрану и подошла к дежурному.

- Мне надо поговорить с Майором, - сказала Малышка.

И услышала в ответ уже привычные слова:

- Кто? Вам назначено?

- Я из Театра, - сказала Малышка после паузы.

Дежурный куда-то позвонил и через несколько секунд сказал Малышке:

- Проходите. Третий этаж по лифту. Потом прямо.

Малышка прошла сквозь расступившуюся охрану к сверкающему, нарядному лифту и нажала кнопку третьего этажа. Из холла перед лифтом вело несколько дверей, но Малышка сразу поняла, куда ей надо. Она постучала...

- Введите! - гаркнул Майор.

Малышка вошла. Майор сидел в кресле прямо напротив дверей и пил кефир из пивной кружки.

- Что вам от меня надо? - не церемонясь, спросил Майор и не предложил ей сесть.

- В Театре нет денег на постановку "Ромео и Джульетты" - потерялась безналичка.

- Как же! - огрызнулся Майор. - Безналичка просто так не теряется... - он потянулся к телепульту, включил телевизор и стал переключать каналы, пока не нашел футбол. Он уставился на экран, и лицо его немного смягчилось.

Малышка стояла и ждала.

- Как там поживает ваш сумасшедший?

- Спасибо, - сказала Малышка. - Хорошо.

Майор опять уставился на экран и досмотрел матч почти до самого конца, ноги у Малышки совсем уже онемели, тем более большую дорогу она прошла пешком.

- Ладно, - сказал наконец Майор. - Завтра в одиннадцать придет. Только не провороньте.

- Спасибо, - сказала Малышка.

Она была очень благодарна Майору, и ей захотелось сказать ему что-то особенно приятное, важное для него и значительное.

- Я помню вашу пьесу о профсоюзах, - сказала Малышка. - Она была ужасной. Никогда больше не пишите пьес. Даже если вам очень захочется - левой рукой держите правую.

- Убирайтесь к черту! - заревел Майор.

Несмотря на всю свою грубость, Майор оказался человеком слова - безналичка пришла на другой день ровно в одиннадцать. А так как в Театре не знали, что она придет, то позволили явиться в банк целой делегации - режиссеру Петрову, Малышке и Ивану Семеновичу Козловскому. И деньги попали по своему прямому назначению. Спектакль "Ромео и Джульетта" по одноименной пьесе был спасен...

...Но для того, чтобы проявилась скрытая суть вещей, распахнулись двери, упали запоры и тайное стало явным, для этого понадобилось еще два месяца. Конечно, Иван Семенович Козловский знал, чем все кончится, но ничего не говорил Малышке.

Накануне генеральной репетиции Малышке приснился плохой сон, наутро она попыталась вспомнить детали, но вспомнила лишь, что шла, соскальзывая, по чавкающей грязи куда-то в гору... Когда же Малышка увидела стекающихся в Театр членов худсовета с таким знакомым ей выражением особой непроницаемости на лицах, она поняла, что неизбежное приближается. У входа в зал она столкнулась с Главным режиссером Фадеевым.

- Ну? - спросил ее Фадеев многозначительно.

- В смысле? - сказала Малышка.

- Ты определилась? - спросил Фадеев.

- Не поняла, - сказала Малышка.

- Я имею в виду, с кем ты... - сказал Фадеев.

- А... - сказала Малышка. - Конечно, с автором. Я имею в виду Шекспира.

Костюмы еще не успели дошить, а декорации доделать (в этом, как потом выяснилось, был свой умысел), и в этой незавершенности, в этом черновом наброске особенно ясно проступал замысел. Джульетта, она же Маня Огарок, по классному журналу - Мария Огаркова, была в воздушном, тюлевом, светлом платье, еще только сметанном, а не сшитом, схваченном на плечах булавками. На ногах же у нее были ее собственные тяжелые солдатские башмаки с подковами, и каждый ее шаг эхом разносился по всему Театру. Голос у нее был скрипучий, надтреснутый и ломкий, и, глядя на нее, на ее порывистые движения и отчаянный взгляд, скоро становилось понятно, что если она, эта Джульетта, а также Маня Огарок, по классному журналу Мария Огаркова, встретит любовь, то ради нее пойдет на смерть... И за нее даже становилось страшно. В сцене на балконе - балкон присутствовал - она так пылко бросалась на грудь Ромео, что даже не замечала, как булавки, которыми было заколото ее недошитое платье, впиваются ей в тело, добавляя к светлому тюлю капельки крови. А в сцене в склепе, когда Джульетта закалывала себя кинжалом, она сделала это так правдиво и неистово, что бывалые лицедеи, актеры и актрисы, вздрогнули и замерли, кто-то из них не сдержался и вскрикнул, а Анжела Босячная процедила:

- Пра-сти-тут-ка!

Заседание художественного совета проходило бурно. Больше всех возмущалась Анжела Босячная.

- Не позволим! - кричала она. - Молодежь - это все, что у нас есть! И что же будет, если разрешить ей жить чувствами?!